рейвы и концерты, в одном даже сделали туалет и кафе. Голландцы стесняются быть религиозными, им чужда патетика, для них в религии заключается что-то анти человеческое и горделивое.
Пожалуй, что в Харлемском старом соборе Святого Баво сохранился дух былых времен вместе с идеальным геометрическим рисунком на готическом потолке со встроенным компасом. Святой Бавон Гентский – один из небесных покровителей Бенилюкса, анахорет, подвизался в дупле дерева в 7 веке.
И там, в Харлеме, на залитой солнцем улице я увидела их, пару магов в чалмах, из Тибета. Они издалека заприметили меня, а я их. Где-то высоко в горах дул сильный ветер, в параллельных реальностях мы увидели друг друга в истинном свете. Я кивком головы выразила свое почтение, напрашиваясь на ответный кивок и тем самым дала понять, что я в курсе и я их узнала. В нижнеземье слетаются птицы разных видов и мастей.
А мы – светоносцы последних времен: мы засвечиваем все те зоны, в которых появляемся. Мы слабы, подвержены страстям, мы можем забредать в области тьмы, у нас есть плохо заживающие старые астральные раны, мы часто теряем силы впустую, но они быстро восполняются. Поэтому, даже пребывая все еще в нестабильном и несовершенном состоянии, мы все равно пригодны для исполнения возложенной на нас миссии. И как хороший немного расстроенный старинный инструмент, мы несмотря ни на что излучаем вовне волны небесной гармонии.
И, кажется, вдруг, будто уже шелестит преддверие последней битвы. Архангел на иконе светится как никогда ярко небесным светом нетварным, и оранжево ржаво свинцовые волны Северного моря бурлят о песчаные берега.
Итак, от созерцания странника к деятельному творчеству мага. Тельцы Харлема разводят мосты и дружат с Тельцами Светицховели.
В Голландии звери и птицы не боятся людей, природа живет своей жизнью, как будто и не было грехопадения. В каждой птице и веточке – Божье, и ноет немного тело от беззащитности и красоты сотворенного мира.
В реальности тяжелого физического труда перспектива рефлексии сворачивается, растворяется также и все наносное, пенное, лишнее, все раскладывается по полочкам, структурируется, прорисовываются четкие основы и остовы настоящего бытия – реального и ясного. Быть может, также, сворачивается и осуждение, обнуляясь до настоящего отрезка бытия, в котором есть все и не может не быть. Я не могу сказать, что с этим народом у меня много общего, но у нас много настоящего. Я не могу сказать, что я вижу здесь много небесного, но я все-таки вижу много живого в этих нижних землях ниже уровня моря. Так как мысли о смерти вообще не витают в воздухе, такое чувство, что люди здесь не умирают, а переходят безболезненно в иной мир, который совсем рядом.
А может просто жизнь, – деятельная, сильная, сметает все на своем пути, сметает даже отголоски смерти.
Чувствуется динамика, полнота и качество земного бытия, отсутствие