отдал ковш Мишке.
– Вот тебе наше деревенское вино, пошибчее городского с ног сшибает! А? – Глаза у Мишки сияли.
У Александра Петровича выступили слёзы, он проморгал их и осипшим голосом выдавил:
– Брага!..
– Не! Петрович, не-а! Брага, она на ягодах и меду, а энто пшеничные сухари, безо всякого примесу.
Он поднёс ковш к губам и стал пить не отрываясь. Ковш был большим, он пил, морщился, то открывал глаза, то зажмуривал их, и выпил до капли, потом распрямился и шумно отрыгнул.
– О! Энто по-нашему!
После двух глотков Александра Петровича немного замутило, а Мишка встал, вышел в сени и вернулся с мешком сушёных грибов.
– Щас отварим грибницу, повечеряем, и можно на боковую.
После ужина он вдруг спросил:
– Чё-та ты, Петрович, Святой книгой заинтересовался? Скока она стояла, а ты её и в руки не брал!
– Да вот, Михаил, хотел почитать, но ничего не понимаю…
– Она, Петрович, на древлем языке написана, ещё прапрадед мой её принёс, они сюды на Байкал-море издалече пришли и иконы, и книгу энту Святую – всё с собой принесли.
– А ты можешь её читать?
– А тебя где интересует, ну-к дай!
Александр Петрович пододвинул ему книгу:
– Ну хотя бы вот эту страницу!
Мишка пересел поближе к свече, повернул Библию страницами к свету и отвёл на расстояние вытянутой руки.
«Да тебе, братец, очки нужны, – подумал про себя Александр Петрович. – Как же ты стреляешь?»
– Энто Лизьяст! Царь Иудейский, – сказал он и посмотрел так, будто на кончике его носа сидели очки.
– Это я разобрал. Царь Давид, который назвался проповедником по имени Екклесиаст.
– Да-а! – Мишка опустил голову, повёл пальцем по строчке и стал шевелить губами: – Закон Божий небось проходили в гимназиях… Много мудрава тута… Царь Иудейский много правильно обсказал, а только одно он обсказал правильнее всего…
– А что?
– А вот что! – Мишка уткнул палец и, не глядя в текст, произнёс: – «Обаче се, сии обретох, еже сотвори Бог человека правого, и сии взыскаша помыслов многих».
– Что это значит, Михаил, я не понимаю этого старого языка.
Мишка поднял глаза и одновременно указательный палец:
– «Только это я нашёл, что Бог сотворил человека правым, а человецы пустились во многия помыслы». – Он смотрел на Александра Петровича из-под густых бровей. – А людишки пустились за злом! – пояснил он, осторожно закрыл книгу и провёл по обложке рукавом рубахи, как бы стирая с неё пыль. – Не слушай, када человек говорит – чего он хочет, но гляди – к чему он устремляется! Добром должно жить! Добром! Буде человек жить внутри себя самого добром, не будет зла на энтом свете. А жисть, она ить какая, Петрович? Она ить как тропа звериная! Куда приведёт, одному Господу Богу ведомо! Да ты и сам знаишь!
Мишка встал из-за стола, подошёл к медвежьей шкуре и погладил её:
– Повесил! Памятна она тебе! Ты вот чё, Петрович, шкуры шкурами, а не держу я тебя здеся, однако трогаться тебе об энто время