льнете? Скучно вам. Развлечь себя хотите? Дам тебе совет. Иди в сортир. Там тише.
Последняя фраза была произнесена еще более спокойнее, чем предыдущая и этот парень двадцати пяти – двадцати семи лет смотрел на него такими печальными глазами, словно Иван его обидел, очень серьезно оскорбил, и что извиниться мало, нужно чуть ли не встать на колени и попросить прощения на глазах у всех.
– Да я тебя, – произнес служивый, и в этой фразе было все – и его неприятие, и устав, который он так и не дочитал, все время, забывая первые страницы, смущаясь перед словом «должен».
Иван уважал органы правопорядка. Пару раз они показывали ему направление, правда один раз неправильно. С одним служивым он разговорился о политике. Это произошло около стенда «Их разыскивает милиция», где Иван оказался случайно, от нечего делать. Он стал изучать лица преступников и сравнивать их с обычными прохожими, не видя ни какой разницы.
– Себя ищешь? – спросил тогда служивый, и Иван заметил по количеству звездочек, что перед ним капитан.
– Да, – ответил Иван. – Точно, так. Сперва был в музее, искал себя среди пейзажей, натюрмортов, портретов. Не нашел. Потом был в анатомическом музее. Сейчас здесь. Может быть, еще в зоологический сходить. Авось так увижу своего прототипа. Или в кино?
– У меня сын твоих лет. Говорит, что в кино люди подглядывают за чужой жизнью, чтобы повторить действия героев. А в музее ищут свою картину жизни. У кого-то Шишкин с медвежатами, а у кого-то и Саврасов с грачами. Кто медведь, а кто пышная дама, пьющая чай вприкуску с сахаром.
Ивану тогда понравилась то, с какой легкостью человек в форме говорит о сыне, искусстве, не сверкая погонами и положением. Наверное, у капитанов так принято, подумал Иван.
Но сегодня скрестились шпаги перед всеми слоями, званиями. Он не признавал никого. Слишком сильно было действие этой отравы, этого порошка, которое возымело действие над ним. Он думал только о том, как можно использовать… человека, главное орудие, винтик в его разрастающемся механизме, который как огромный паук, появившийся из кокона, стал выпускать свои железы, чтобы контролировать все и в то же время дать свободу этому насекомому, ибо он знал, что только свобода способна привести к чему-то стоящему и весомому.
Младший сержант. В качестве какой прослойки подойдет он? Разве что в качестве защитной части? Это может случиться. Спектакль-протест, спектакль-вздор, спектакль-возглас. Как во время последнего представления Мольера, 17 февраля 1673 года, в «Comédie Française» королевская гвардия окружила театр. Но парень был смешон. Хрупок, неповоротлив, смущен своим поведением. Он убежит при первом натиске, как услышит звуки шпор и ржание лошадей за оградой.
– Не догонишь, – произнес Иван. Сержант оглянулся, словно ожидал подмоги. Подмоги не было. Люди спешили по своим делам. Зеваки разошлись.
– Это что, угроза? – произнес служивый, и это явилось своего рода стартом для молодого человека, который уже наметил для себя траекторию