грозовым небом на каменных островках, завистливо вздыхала, узнавая о том, насколько сроднились все участники похода от совместно пережитых тревог, и чувствовала только одно: счастливое успокоение. Я больше не была одна на чужой планете – за мной вернулся родной космический корабль. Вернее, за мной наконец-то пришел папа и забрал меня домой из детского сада.
У меня по-прежнему не было в Москве никого, кроме Антона (чемодан был уже распакован и не мог претендовать на статус друга). В общежитии летом пустынно, а больше мне негде было заводить знакомства. Да я и не очень к этому стремилась, я ждала, когда вернется Антон и возьмет мою жизнь в свои руки.
И он вернулся. Почти одновременно с его возвращением закончился август, и я вдруг обнаружила себя отплясывающей на дискотеке в честь первого сентября – Дня первокурсника. А затем я обнаружила себя очумело хохочущей и проливающей портвейн из рюмки прямо на рубашку Антона, на коленях у которого я в тот момент сидела: мы отмечали начало учебного года у кого-то из Антоновых однокурсников, и студенческая келейка наподобие моей вмещала ни много ни мало пятнадцать человек. Стены вокруг ходили ходуном и мешали жидкостям в бокалах удерживать равновесие.
Я влилась в студенческую жизнь так легко, словно действительно была ее частью. Дом-муравейник умел наделить каждого от своих щедрот: едва начиналась вторая половина дня, как возникали все мыслимые и немыслимые варианты времяпрепровождения. Часам к четырем, после занятий, ко мне всегда приходил Антон. Мы вместе пили чай, иногда вместе жарили на замызганной кухне картошку (благодаря замачиванию уже нарезанных ломтиков в воде и возникающей вследствие этого чрезвычайно вкусной корочке отсутствие мяса в приготовленном блюде было почти не заметно). Затем мы вместе шли в студию пантомимы. Антону было свойственно какое-то поистине античное уважение к человеческому телу, и он использовал любые средства, чтобы еще чуть-чуть усовершенствовать свое физическое великолепие. А я была счастлива тому, что занимаюсь самосовершенствованием бок о бок с ним.
Коллектив в студии подобрался душевный. Руководитель покуривал травку и в результате придумывал такие пантомимические сцены, что они неизбежно получали Гран-при на всех мыслимых и немыслимых конкурсах. Секрет (как объяснял мне Антон) состоял в том, что при забивании косяка время для человека сильно растягивается, и движения актеров, наблюдаемые руководителем, становятся невыносимо медленными. Стремясь подогнать их под «нормальный» (по его мнению) ритм, он добивается от людей настоящих чудес владения своим телом. При том что руководитель считал такие телодвижения само собой разумеющимися, а члены жюри считали их просто невыполнимыми, актеры выполняли их, не задаваясь вопросом о выполняемости, загипнотизированные своим гуру и его силой внутреннего видения. Придя в студию и проникнувшись ее духом, я поняла, что люблю чудеса, и с удовольствием позволила себя загипнотизировать вместе с остальными.
На пантомиму уходили вторник и пятница. В остальные дни мы редко проводили время