а деньги лежали на его протянутой ладони – как раз на уровне цыганского носа.
Тут Ешка совершил странный маневр. Руку он как бы протянул к Сергеевой руке, а сам в то же время чуточку отступил назад.
Сергей Петрович и Мач замерли, как околдованные, наблюдая за странной цыганской повадкой.
Ешка еще чуток отступил, еще длиннее вытянул руку и вдруг быстрым хватким движением смел с гусарской ладони деньги.
Но благодарности от него не дождались.
Мгновенно сунув добычу в карман своих поразительно дырявых штанов, цыган словно преобразился – и плечи расправились, и смущение, владевшее им последнюю минуту, пропало.
– Спасибо бы сказал! – сердито посоветовал ему Мач.
Но цыган не изменил себе.
– Кто ж знал, что по дорогам нынче цыганские благодетели разъезжают! – с прежней гордостью сказал он. А затем решительно повернулся и зашагал прочь.
– Ты посмотри, как выступает! – вдруг воскликнул Сергей Петрович, следя за удалявшимся цыганом. – Почище французского танцмейстера!
И впрямь, удивительная походка была у Ешки – как если бы он открывал большой бал в Версале.
Мача больше занимал вопрос практический.
– Хотел бы я знать, где этот плясун на самом деле поселился, – буркнул он. – Хорошо бы поблизости от нашего двора… Попросить, что ли?
– Странного тебе захотелось соседа.
– Вы, Сергей Петрович, их обычая не знаете. Там, где живут, они не воруют, – успокоил гусара Мач.
– А ведь нетрудно узнать, где у него бивак! – сообразил гусар. – Поехали-ка следом!
– Сами ж велели не мешкать! – удивился Мач.
Гусар вздохнул.
– Большой беды не будет, коли на полчаса и задержусь, – сказал он уныло. – Знал бы ты, до чего мне в тот полк ехать неохота…
Вслед за Ешкой всадники добрались до леса и чуток проехали лесной дорогой. Потом цыган свернул на тропку, а гусар остановил коня.
– Нет, далее я за этим танцмейстером не поеду, – решил он. – В здешних корягах да колдобинах Аржан, неровен час, бабку зашибет, а я ему долгого отдыха предоставить не смогу. И такого коня я здесь уж не достану. Поворачиваем, времени и впрямь в обрез…
– Не забрался же он, как медведь, в самую чащу! Наверно, в трех шагах отсюда и спрятал свою кибитку, ее ведь тоже по колдобинам возить несподручно, – догадался Мач.
И, как подтверждение его словам, из-за зарослей иван-чая на самой опушке вдруг раздалось дружное и звонкое многоголосое:
– Тя-тя!!!
От этого гусар и Мач даже растерялись.
Первым Мач послал гнедого напролом через кусты. За ним без всякого посыла направился и Аржан.
Увидели всадники такую картину.
Ешка стоял посреди поляны, его облепили не то семь, не то восемь цыганят, теребили его, ласкались к нему, что-то ему показывали. Он же, подхватив на руки двоих, верно, самых младших, счастливо улыбался. И хотя привязана была к кибитке-развалюхе та самая кобыла, на которой ездил еще добрый герцог Екаб Курляндский, хотя сушилось над костерком безнадежное тряпье,