е. Душный мир роскоши и глянца, где существует главная героиня, – это мир без истории, без прошлого, где всегда есть только настоящее, и только за деньги. Любовь выбивает Ингу из капиталистического безвременья: ее страсть связывает ее судьбу с двумя женщинами из прошлого – дочерью древнегреческого царя Федрой и урманской княжной Эфандой. С этой встречи и начинается подлинная история проживания любви главной героиней…
Любить и обладать – вот наш девиз сегодня. В мире «Северной Федры» любовь – это то, что переносит вас из мира профанного, будничного в мир сакральный, в мир тонких эмоций и чувств. Вжиться в историю женских трагических судеб прошлого, начать снова замечать красоту природы, ощущать мягкость земли и вкус хлеба… Эта книга – как окно в подлинную реальность, о которой мы совсем забыли. И неважно, наблюдаем ли мы жизнь сквозь окно комфортабельного автомобиля класса люкс, как главная героиня, или сквозь запотевшее окно маршрутки, как ее домработница. Мы рискуем всю жизнь провести в состоянии сна по отношению к реальности, если сами не найдем повод проснуться.
Екатерина Наумова
доктор философских наук
Северная Федра
…Страшись, чтоб небеса, враждебные тебе, Не вняли тотчас же безжалостной мольбе, Чтоб жертвой ты не стал своей же злобы ярой: Нередко дар богов бывает божьей карой…
…В мире горы есть и долины есть, В мире хоры есть и низины есть, В мире моры есть и лавины есть, В мире боги есть и богини есть. <…> Горы сдвигать – людям ли? Те орудуют. Ты? Орудие. <…> Нет виновного. Все невинные.
К вечеру небо зарычало как прогневанный, разъяренный зверь, предвещая грозу. Вот-вот долгожданный шум тяжелых дождевых капель обрушится на запыленную летнюю листву, на разогретые крыши и автомобильные капоты, но пока воздух накален до предела.
В съемочном павильоне вовсю работал кондиционер, но все равно было довольно душно, стоял резкий запах пыли и теплого линолеума, и царила скука, а это уже было из рук вон плохо. Скучали все: и декораторы, и гримеры, и осветители, и костюмеры, и операторы, – скучал и сам режиссер Илья Горский. Все словно слегка недоумевали, будто не понимая толком, что они, собственно говоря, здесь делают.
– Господа, господа, прошу, не расслабляйтесь, мы еще не закончили! – громогласно, но не слишком строго напомнил всем режиссер, откинувшись на спинку стула. Однако его безобидные слова прозвучали как издевательство.
В свои неполные сорок лет Илья Горский был уже известен не только скверным характером, но и рядом приличных фильмов. Фильмы, действительно, были неглупые, из тех, что не стыдно показать пресыщенной образованной публике, а характер режиссера был и впрямь непрост. Илья Горский вел себя таким особым образом, имел такие странные манеры, что производил на окружающих нередко двоякое впечатление: то его принимали за элегантного эстета, а порою он вполне мог показаться воплощением грубой мужской силы и даже невежества. Зато он никогда не позволял себе критиковать отсутствующих, что в артистической среде было редкостью.
Многие актеры жаловались на его эксцентрические выходки, оскорбительные замечания, на дикую необузданность во время съемок, но, когда съемки заканчивались, они с изумлением и грустной тоской мечтали вновь сниматься у него. Илья Горский был своевольный, темпераментный, далекий от политики холостяк, высоченный, с умными, широко поставленными глазами и очками в золотой оправе, сдвинутыми на высокий лоб. Этот человек умел настоять на своем, молодежь не развращал, к красивым женщинам был равнодушен, впрочем, к мужчинам тоже. В свет выходил крайне редко и в самой неожиданной компании, поэтому про его личную жизнь всегда ходили самые разнообразные слухи и слушки, по большей части не имеющие отношения к реальности. Горский и здесь производил парадоксально-двоякое впечатление: одинокого казановы и распутного однолюба. И никак не наоборот. По крайней мере, так могло показаться со стороны.
Зарабатывал Горский быстро и легко, и так же легко и быстро просаживал заработанное. Роковые красавицы очертя голову в него влюблялись, а когда он давал им отставку, долго и безутешно проливали слезы. За глаза, почти шепотом его называли «Козленком», и вовсе не потому, что он вел себя каким-то особенным образом, а из-за его длинной жиденькой бороденки, заплетенной в две немыслимые косицы. Он походил бы на Рильке, если бы не его ужасная борода. Словом, Илья не оставлял равнодушным никого: кто-то относился к нему с беспредельным уважением, кто-то с ненавистью, а некоторые даже с симпатией.
– Инга, ты готова? – прогремел Горский. – Всем внимание! Через паузу можно!
– Я не готова, – зазвенел хрипловато-медовый женский голос с легким скандинавским акцентом.
Горский бросил быстрый, но внимательный взгляд:
– Что-то не так?
Инга