к этим людям.
В них было что-то от ее родной Византии – та же азиатская пышность, то же неспешное, важное достоинство, то же недоверие к шустрым, предприимчивым ломбардцам, высоко ставящим свою собственную волю и ни в грош – волю своего государя.
Главное же, что роднило послов с Зоей – то неуловимое чувство единой веры, истинного восточного православия. На лицах этих трех вельмож она увидела последний вечерний отблеск золотого солнца Византии.
Прибыв с маленькими братьями в Рим, к папскому престолу, Зоя вынуждена была принять католичество, чтобы завоевать благосклонность местной знати, – но в глубине ее сердца неугасимой лампадой горела вера ее предков, простодушная и величественная.
Главный из московитов заговорил – с тем же медлительным, внушительным достоинством, с каким он явился в это пышное собрание.
Он говорил на своем родном языке, а стоявший рядом с Зоей ученый грек тут же переводил слова посла на итальянский.
Московит долго говорил о величии и могуществе своего владыки, великого князя Московского. Говорил о многочисленности его подданных, обширности и богатстве его владений.
Примо деи Корса и тут не удержался. Склонившись к уху соседа, он зашептал:
– Что это за сказочная страна, о которой никто не слышал? Вы не знаете, мой друг, где она расположена? На далеком севере, за полярным кругом?
– Нет, мой дорогой Примо, скорее на востоке. Не так далеко на востоке, как Китай, но гораздо восточнее Австрии.
– На востоке? – заинтересовался Примо. – На востоке, насколько я знаю, находится Полония…
– А Московия еще дальше на восток.
– Дальше? Разве дальше что-нибудь есть?
– Помолчите, мой дорогой Примо, мне любопытно послушать, о чем говорит этот вельможа!
А московский посол перешел к цели своего визита.
– До моего государя, великого князя Московского Иоанна, дошли слухи о красоте и добродетели царьградской принцессы Софии. Посему великий князь послал меня со товарищи в славную фрязинскую, то бишь италийскую землю, дабы я самолично на царевну Софию посмотрел и испросил ее руки для своего государя.
Посол лукавил: еще год назад в Рим приезжал знатный ломбардец, находящийся на службе московского князя, Джанбатиста делла Вольпи. Он подыскивал невесту для своего овдовевшего государя, и кардинал Виссарион показал ему византийскую царевну. Дабы московский правитель мог оценить красоту Софии, знаменитому художнику маэстро Мелоццо да Форли заказали ее портрет. Для жителей Московии такое было в новинку: они видели только иконы, портрет же живого человека показался им неуместным и едва ли не греховным. Московиты перешептывались между собою, что негоже писать на иконе живую царевну, как будто она святая или великомученица. Однако великому князю царевна на портрете приглянулась, а еще более польстила ему знатность ее рода: надо же, из самого Царьграда принцесса!
По традиции своих предков великий князь посоветовался с матерью, митрополитом Филиппом и боярами и принял решение