сказал:
– Вообще-то такого закона нет... Насколько я знаю...
– Вот! – обрадовался хозяин. – И я про то! А нам говорят: у вас, мол, земля не оформлена в собственность, документов у вас на нее нет, а стало быть, вы тут – не хозяева. Это как, а? Я таких вещей не понимаю: оформлена она или не оформлена. Я тут, на хуторе, почитай, пятьдесят лет живу, а до того шестнадцать лет в Дубровино жил. И родился я тут, в этих местах, и крестился, и женился... И сына родил и вырастил – все тут! А сколько я на этой земле пахал! Тут же все – моими руками... А теперь, вишь ты, я тут не хозяин, как оказалось! Это как, ёшкина вошь?
– Да угомонись ты! – одернула мужа Татьяна Семеновна. – Ешь вон давай. Может, еще все обойдется...
Хозяйка поправила выбившиеся из-под косынки русые с проседью волосы, посмотрела на гостя своими добрыми голубыми глазами. Она была всего на год моложе своего супруга, однако выглядела старше своих лет. Очевидно, сказались боль утраты и тяжелая крестьянская работа. Руки у женщины были больше похожи на мужские – большие, грубые, с коричневой от загара кожей и коротко остриженными ногтями. Сразу видно, что их хозяйка много времени проводит на солнце, копошась в огороде или на скотном дворе. На Татьяне Семеновне было немного выцветшее ситцевое платье в цветочек и сбившаяся на затылок белая косынка, дешевые сережки украшали ее начавшие обвисать мочки ушей. Она грустно посматривала на своего супруга, следя за тем, чтобы он не забывал закусывать, и часто напоминала ему об этом. Однако хозяин ни к чему не притрагивался, он продолжал изливать гостю свою обиду:
– Нет, Володя, ты мне скажи: это как, по совести вот так с людьми поступать? Нас же здесь три семьи живет. Вон Макарихе уже шестьдесят стукнуло, она у нас – вдова, между прочим, и сын у нее инвалид с детства: его бог, вишь ты, умом сильно обидел. Одним словом, дурачок он. А она его в детдом не сдала, как некоторые, сама воспитывала, как могла. И когда в позапрошлом годе муж у ей помер (царство небесное Василию!), так она и тогда сына в дом инвалидов не сдала, так и тянет его, почитай, сорок годов! А Мишка-то у нее – ну, полный дурачок, прости господи! Лыбится и лыбится без конца...
– Ну, кое-как матери все-таки помогает: то дрова в дом перетаскает, то воды из колодца принесет, – вставила свое слово Татьяна Семеновна, – а по осени они вдвоем с Арсением дрова им с Макарихой на зиму пилят.
– И вот как их в другой дом переселять? – снова взял слово хозяин. – Мишка же не поможет матери старый дом подлатать, он в таких делах вовсе никчемный. Значит, все опять на мои плечи ляжет. Я же не смогу их бросить: как-никак, сорок лет соседями были, а я с покойным Василием дружил... Сколько мы рыбы с ним вместе переловили! Мать вон ее на базар в город продавать возила...
– Да погоди ты с рыбой своей, – отмахнулась от мужа Татьяна Семеновна, – дело же не в этом. Почему мы вообще должны со своих мест съезжать? У меня здесь в садочке такие яблоки растут – и мальт, и еще не помню, как сорт называется... Такие душистые! А смородина! Вот такая крупная, как крыжовник. А груша какая! Это ж мед, а не груша. Мы