пятницы. Скандалы не устраивала, но ворчала.
– Я не надираюсь до соплей, – объяснял, – держусь, по возможности пропускаю, сама подумай, начну выёживаться, трезвенника из себя корчить – не буду в прокуратуре работать. Белых ворон нигде не любят, в том числе и в прокуратуре.
Лукавил слегка, мне и самому было интересно в этой компании. Жена смирилась в конце концов. Она вообще умница, вскорости после прокуратуры началось такое – другая бы крутнула задницей, бросила не задумываясь. Нина всё перетерпела – и нищету, и благополучие. В шахматы я играл средненько. Фролыч, экзаменуя в первую пятницу, быстро со мной разделался.
– Слабачок новичок! – сделал заключение. – Пей водку, учи теорию!
Я упёртый, совет старшего товарища воспринял серьёзно, игнорировать не стал. Взялся за теорию, задачки порешал… В командировку еду, в дорогу беру шахматные книжки… И наловчился, стал дедов обыгрывать… Фролыч меня зауважал в шахматном плане…
Кстати, как оказалось, Фролыч – Яков Фролович Грошев – раскопал шумное дело о голубых, в котором моего однокашника Славку Карманова убили. В середине четвёртого курса мы двоих парней из группы одного за другим потеряли. Первым Гришку Лазарева. Все годы с Гришкой за одним столом сидели. Какая-нибудь тягомотная лекция, мы в «балду» или «морской бой» режемся. На научном коммунизме обязательно. Однажды Васёк-Трубачок, революционный трубач, засёк нас и выгнал обоих. Гришка перепугался:
– Уроет теперь.
Он был на сто процентов домашнего склада. На экзаменах, зачётах трясся, как заячий хвост – смотреть больно. Пятнами покроется, заикается. Обычно никакого заикания, но в стрессовых ситуациях язык за буквы начинает цепляться, на каждой второй спотыкаться. У впечатлительных девчонок в сессию женские циклы скакали от перепуга, но девчонки понятно, хаотические натуры, здесь парня колотит.
– Ничего, – говорит, – не могу с собой поделать.
Гришка подрабатывал лаборантом в политехническом институте. К ним привезли пресс. Высоченный. Во время монтажа что-то с 10-метровой верхотуры оборвалось. Все врассыпную, Гришка тоже – и поскользнулся, в туфлях был на кожаной подошве… Махина ему на голову… Ничего больше не задело, только голову… Мгновенная смерть. На следующий день приходим на занятия, в институте некролог…
Девчонки ревели… Со Славкой Кармановым на кладбище по аллее идём к автобусу, он говорит:
– Вот жизнь, сегодня ты на коне, а завтра бугорок…
Неделя проходит, мне вечером староста звонит:
– Карманова убили!
– Как?
– Задушили.
Нашли его в центре города, в проходном дворе, задушен собственным шарфом. Славка любил носить белоснежные длинные шарфы. По сравнению с нами одевался с изюминкой. Мы в шоке. Только что Гришку похоронили… Будто чувствовал, говоря про «бугорок»… И темнуха, за что и почему…
А потом пошёл слушок: Славка был гомосексуалистом.