Болтик. Владислав Крапивин

не прошусь ни в тайгу,

      ни на полюс,

      Ни в жаркие страны далекие.

      Мне лишь на минуту взлететь над полем…

      Возьмите!

      Я очень легкий!

      И потом, как последний, отчаянный довод:

      Ведь я ничуть не боюсь высоты,

      Я прыгал два раза с крыши!..

      И тихо. На секунду тихо. И каждый раз, когда Максим кончал на этих словах, он чуточку боялся: возьмут? Он знал, что возьмут, и все равно с напряжением ждал, когда хор совсем развеет тревогу. И хор закончил песню:

      Рванули на клочья

      воздух

      винты,

      Прижались от ветра трава и кусты:

      Машина с мальчишкой рванулась -

      все выше!

      Выше!

      Выше…

      Выше…

      Песня затихла постепенно и плавно, как затихает звон мотора, когда самолет уходит к горизонту.

      И стала нарастать тишина. Какая-то удивительно плотная тишина и очень долгая. Что же это? Так и будет? А что теперь делать?

      И вдруг кто-то хлопнул. И еще! И сразу рванулась, понеслась трескучая река аплодисментов, и Максим в первую секунду испугался даже больше, чем тишины. Не так уж много народа, откуда же столько шума? Хлопают, хлопают. Кто-то даже крикнул: «Молодцы!» Как в хоккее. Максим растерянно оглянулся на хор. Ребята стояли и тоже хлопали. Подошел и встал рядом с Максимом Анатолий Федорович. Взял Максима за плечо. Максим глянул на него удивленно и вопросительно. Алексей Федорович улыбнулся ему мельком, потом стал смотреть в зал и несколько раз поклонился. Быстрыми шагами подошла красивая женщина в пушистом свитере – та, что открывала концерт. Нагнулась сбоку над Максимом.

      – Тебя зовут Максим? Поздравляю, Максим, ты хорошо пел. – И, выпрямившись, спросила: – Верно, ребята?

      Аплодисменты опять налетели, как шумный ветер. А когда приутихли, она спросила:

      – Тебе нравится петь?

      – Ага… – сказал он сипловато от смущения. И поправился: – Да, нравится.