Саня смотрел.
– Санёк, глянь, как она ненавидит, – говорю, откупоривая пузырь.
Торговка смотрит на бэтээр, глаза ее источают животное презрение. Так смотрит собака, сука, если ее ударишь в живот. Саня не оборачивается.
Десанты идут к прилавкам, но деньгами они явно не богаты. Смотрят на товары, держа руки в карманах.
На рынок подъезжают грузовик и «козелок» с солдатиками – с пехотой. Неумытая пацанва в замызганной форме. Они вообще не вылезают из машин, только разглядывают пиво и консервы.
Пока десанты выглядывают товар на рынке и лениво, но постепенно озлобляясь, торгуются с чеченками, их бэтээр начинает разворачиваться. Он плавно въезжает передними колесами в огромную лужу метрах в десяти от ворот нашей базы, я смотрю, как грязные, густые волны с шумом выползают на пыльную сушь вокруг дороги. Снова перевожу взгляд на полукровку и вижу, как в лицо ей бьют резкие брызги. Санька летит со скамейки. Десанты крутят головами, кто-то присел и тащит с плеча автомат. Раздаются длинные и какие-то далекие очереди… бэтээр наехал на мину в луже – вот что случилось.
Кувыркаюсь с лавки, в ужасе оглядывая окрестность: куда себя деть.
«Мамочка! – зову я про себя женщину, которую не помню. – Куда мне спрятаться?!»
Нет, это не дикий страх, это что-то другое – некая ошпаренная суматошность.
Ползу куда-то в кусты, оборачиваюсь и вижу, что десанты вообще никуда не прячутся, а сидят на корточках возле бэтээра. Некоторые даже курят. Обстрелянные пацаны, сразу видно. У бэтээра одно колесо смотрит вбок, шина висит лохмотьями.
Солдатики повыпрыгивали из «козелка» и грузовичка и, не теряя времени даром, тащат в машины пиво и консервы с прилавков. Торговки вроде и не сопротивляются, лишь поспешно убирают под одежды лоточки с пришпиленным к черному бархату золотом – кольцами, серьгами, цепочками.
Очереди раздаются все ближе. Такое ощущение, что сначала кто-то стрелял вверх (за горелыми постройками? или со стороны асфальтовой дороги?), после начал палить по-над головами, а теперь уже норовит проредить весь рынок. Чеченские бабы, покидав в баулы оставшийся товар, побежали в сторону хрущевок. Полукровка, уродливо хромая, побежала за ними, оставив товар на прилавке. Потом передумала, вернулась. С ее лотка два солдатика сгребают пиво, засовывая банки за шиворот. Подбежав, она берет банку шпрот и бьет ближайшего из солдат по лицу. Тот, весело взглянув на девушку, хватает ее за руку; я жду, что он ее сейчас ударит или грубо вывернет кисть, но солдат ловко забирает из пальцев девушки шпроты и бегом возвращается к машине.
Суетно зыркаю по сторонам. Слышу, как меня окликают по имени, оборачиваюсь на голос так резко, что кажется – шея слетает с резьбы: Семеныч присел возле дороги, у поваленных прилавков. Рядом Вася Лебедев.
– Егор, давай на базу!
Я привстаю, но медлю. Семеныч подбегает ко мне, хватает меня чуть ли не за шиворот, толкает впереди себя:
– Давай, Егор, быстрей!
Подбегаю к бэтээру, сажусь у колеса, с левой стороны, так, чтоб меня не было видно с асфальтовой дороги. Десанты, почувствовав, что запахло паленым, сгрудились у бэтээра,