этой победы, лишь бы он тогда ушел просто и чисто, как Кадышев, Скачков так и не узнал. Ведь все позади, упрек прозвучал бы наивно, а проявлять наивность Александра Гирник не желает: во всем, что касается социума, ее конек – скептицизм. И однако… Это рабское хитроумие, разве оно ему пристало? Что дозволено быку, не дозволено Юпитеру – известный афоризм она склонна трактовать так.
И вот теперь ее гонят из ЦНИИТЭИ. Взывать к правосудию, чтобы разрешили остаться? Что за дикая мысль. Впрочем, муж, к счастью, не настаивает. Прочие домашние – и того меньше.
Мама:
– Держаться за этот клоповник? Да ну его ко псу! Не уговаривайте ее, Витя, вы же знаете, что ваша благоверная упряма, как ослица. А сейчас она еще и права!
Отец (не удостаивая зятя взглядом, даже таким презрительным, на какие он большой мастак):
– Никаких прав молодого специалиста у тебя быть не может. Ты по собственной вине потеряла их, когда не пошла в Ленинскую библиотеку. О суде забудь!
Хитрый старик лучше всех знает, что она не станет судиться. Но дело должно выглядеть так, будто дочь подчинилась ему, священный авторитет отца подавил дурацкое влияние мужа. А Верка – счастливица, первокурсница! – беззаботно прощебетала:
– Стоило бы их проучить! Пусть бы они на тебе зубы поломали!
У сестрицы очаровательная манера не сомневаться, что ее Шура – кушанье, после которого неосторожному людоеду не миновать зубного протезирования. Самой бы Шуре хоть малую толику подобной уверенности!..
– Но ведь бороться с ними, наверное, ужасно скучно? – Вера томно вздыхает, отметая надоевшую тему взмахом ресниц. – Кстати, о скуке: Вадим снова сделал мне предложение! И Кадышев опять круги пишет, а ведь они с Таткой собираются пожениться. Ну не идиот? Перебегать дорогу Молодцовой я бы не стала, будь он хоть сам Юрский!
Ах, Юрский! «Кюхля», «Ваш верный робот»… То и другое – всего лишь по телевизору. Сестры Гирник не из тех, кто способен обожать артистов, подкупать гардеробщика, чтобы благоговейно постоять в калошах Собинова, да и вообще по какому бы то ни было поводу толпиться и верещать. Но Юрский… да…
– В этом случае, сестрица, тебе пришлось бы иметь дело не с Молодцовой!
– Фиг тебе, золотая рыбка! А Скачков?
Уела.
Прослышав, что подругу сокращают, Зита подстережет ее на лестнице, чтобы объясниться без свидетелей:
– Ты не злишься?
– За кого ты меня принимаешь? – пока еще чистосердечно возмутится Шура. – Они хотят нас поссорить, и я доставлю им такое удовольствие?
Не дождавшись даже этого скромного удовольствия, общественность постановляет рассмотреть на собрании персональное дело Розиты Розенталь. Ей – общественности – так не терпится, что собрание назначают на 30 декабря 1970 года, последний день пребывания Гирник в штате института. Расправа должна