с ней, но есть четкая граница между тем, где заканчивается один и начинается другой. Мы учим пациентов не позволять болезни определять, какими людьми они являются, не давать ей вольничать и принимать за них решения. И самое главное: не давать ей лишать их права на полноценную жизнь, если такая возможна.
Через полчаса они закончили.
– Сейчас каждый из вас покажет остальным свой рисунок и расскажет, что он пытался изобразить. Договорились?
Раздалось тихое: «угу» и синхронное согласное качание головой.
– Кто начнет? – спросила я, окидывая шестерых взглядом. – Может, ты, Свят?
Тот лишь пожал плечами, поправил очки и неохотно повернул рисунок так, чтобы его могли видеть другие.
– В детстве мое тело неожиданно покрылось красными пятнами. Не могу сказать как, но я ощущал их присутствие на себе. Когда все прошло, мне казалось, что они никуда не исчезли. Спустя много лет я все еще чувствую их. Думаю, они останутся со мной навсегда. Моя болезнь, как те пятна. Как одно огромное жирное красное пятно на моей жизни.
Свят нарисовал маленького человека в красном круге. Казалось, что он тонет в луже крови. Поэтому так важно, чтобы они говорили, только так можно понять, что они чувствуют.
– Спасибо, Свят. Тима, хочешь быть следующим?
Он явно не хотел, но, взъерошив каштановые волосы, повернул рисунок лицом к остальным.
– Я не умею рисовать и, наверное, не до конца понял задание, простите… Это, – он указал на листок, – бегающие глаза и то, какими уставшими они становятся от всей этой беготни, от постоянной работы и подсчетов. Не знаю. Мне хотелось изобразить, каким измотанным я себя чувствую.
Тима съежился и отложил листок на пол, показывая, что закончил.
– Теперь я, – начал Филипп, – это существо – моя болезнь. Вместо глаз и волос у нее языки пламени, а вместо человеческого голоса – треск огня. У нее широкий рот, потому что она не может насытиться, ей всегда мало, сколько ее ни корми. Вот такая она у меня прожорливая. В этом мы с ней похожи, я тоже люблю плотно перекусить.
Липп в своем репертуаре. Несмотря на всю серьезность своего положения, он всегда умудряется отшутиться.
– Лола, что насчет тебя?
Девушка зачем-то встала. Она показалась мне растеряннее остальных.
– А… Эмм… Это огромный пузырь, наполненный всем плохим. Думаю, внутри каждого есть такой сосуд, где копится каждая наша печаль, наши потери и слезы. Когда люди говорят, что у них болит душа, на самом деле это растягивается пузырь. Он растет и однажды занимает все пространство внутри. И тогда у нас не остается свободного места для радости и улыбок, нет даже маленького уголка для самого крошечного кусочка счастья.
В уголке правого глаза выступила теплая слеза. Было в ее словах что-то до боли близкое и понятное. Остальные казались завороженными услышанным.
– Хорошо сказано, Лола. Мне хочется почитать твои рассказы. Думаю, у тебя талант. Яна, готова?
– Всегда готова. Значит, смотрите, – женщина, заправив русые волосы