и революция, то перестройка, если не голод и землетрясение, так снег среди лета, и всем всегда от неё что-то надо. Никакого покоя.
Не забыть бы мне сегодня робу постирать и ещё не забыть проверить карманы. В последний раз стирала, не посмотрела, так чего только потом не обнаружила в машине: болты, шурупы, металлическую стружку, гвозди, даже карандаш. Всё не могла понять, что там, в машине бренчит и стучит. Никогда не чистит карманы сам, сколько ни говори ему. Я покосилась в сторону тихо посапывающего мужа. Никак не может привыкнуть к новой работе. В России, после института, сразу пошёл работать, сначала мастером на стройку, потом прорабом. Ни дня не работал в робе, а всё руководил теми, кто её носил, поэтому и не научился очищать карманы от всякой строительной всячины, вечно весь хлам домой несёт.
Совсем светло. Солнышко, наверное, где-то уже проснулось. Сегодня по телевизору обещали хорошую погоду. Надо отдать должное немецким синоптикам – никогда не обманывают. Если рано приедем из магазина, надо будет позагорать. Позову Клаву, соседку, вместе будем загорать. С ней интереснее, поболтать можно о чём-нибудь. Она все новости знает про всех: и про местных немцев, и про нас, переселенцев. Удивляюсь ей, где она их собирает, вроде бы так же, как и я, дома сидит, не работает, а в курсе всех событий, и не только в нашем посёлке, но и во всей округе. Вчера мне сказала, что сосед наш, местный немец, дом достраивает. Нанял он себе на работу, «по черному», двух переселенцев. Они у него по ночам работали, вроде бы никто не видел. На третий день приехала налоговая полиция и всех «застукала». Никто не видел, а кто-то донёс. У нас это – «донёс», а у них – каждый гражданин обязан строго соблюдать законы, и не «донёс», а помог обнаружить нарушителя закона, а значит, выполнил свой долг перед государством и народом. Всё правильно. И поэтому порядка больше. Везде чисто, воров меньше, чем в России. Штрафы, говорят, здесь у них бешеные и тем, кто «чернит» и для тех, кто это организует. Хорошо, что мой не «чернит».
– Ты что, не спишь, что ли? – спросил муж, приподнимая голову с подушки.
– Почему не сплю? Сплю я.
– Спи, рано ещё, – сказал он, отвернулся от меня на другой бок и снова засопел.
Может быть, мне встать да заложить робу в стирку, пока не забыла. Нет, если встану, то нашумлю, дети могут проснуться. Дети-то, может быть, нет. Накатались вчера на роликах «до упаду», едва до кровати добрались. Уснули сразу же. А вот он, что-то плохо сегодня спит, просыпается.
Я глянула на затылок спящего мужа.
Нет, не буду вставать, полежу ещё немного, может, усну. Мой взгляд остановился на портрете Марлен Диттрих, который нарисовал карандашом мой сын Генрих и повесил на стенку прямо перед нашей кроватью. Откроешь глаза, а она перед тобой со своими: с одним глазом закрытым, а другим немного приоткрытым. Сказала же вчера этому противному мальчишке: «Нарисуй ей нормальные глаза». Так нет же, всё равно так оставил. Ему, видите ли, не понравилось, как она