попасться мне навстречу. Сначала при этих встречах я краснел, опускал глаза и ускорял шаги. Но так было дважды или трижды. Я скоро понял, что это доставляет ведьме ехидную радость. И разозлился. При очередном столкновении не отвел глаза, а прямо, неотрывно глянул в ведьмины очи с бельмом. И она растерянно замигала. А в следующий раз старуха сама отвела взгляд. И зашагала быстрее. И сделала вид, что вообще меня не знает…
Жаль только, что наше полено не спешило угодить в печь. Оно по-прежнему лежало в верхнем слое дров и не попадало старухе в руки. Я отлично знал, где оно, видел его издалека в щель забора. А ведьма, как назло, брала дрова с другого края поленницы.
Так прошла неделя. Мы с Володькой советовались: может быть, переложить наш снаряд на противоположный край штабеля? Но тут наступили теплые безоблачные дни бабьего лета, и печные трубы дымить перестали…
Ясная погода не принесла ясности моей душе. Наоборот, в ту пору я ощутил первые сомнения.
Подумалось как-то: а что, если мы не рассчитали заряд и он угрохает старуху? Или ее больную сестру?
"Да не угрохает никого! Только печку тряхнет!" – успокаивал я себя. Но у опасливых мыслей есть свойство: появившись однажды, они словно въедаются в мозг. И скоро мне стало казаться, что старуху разнесет в клочки наверняка.
Нельзя сказать, что я жалел свою обидчицу. Но все-таки… А главным образом я жалел себя. И Володьку тоже. Каково нам будет жить на свете, если до конца дней будем помнить, что погубили человека (пускай даже ведьму и злодейку).
По словам взрослых, у меня было "чересчур богатое воображение", и я отчетливо представлял похороны старухи. У ворот ее дома (с выбитыми стеклами и обугленными рамами) стоит молчаливая толпа. В руках у многих венки и букеты. Раздается заунывное пение, из ворот выносят длинный черный гроб, над краем которого – крючконосый бледный профиль с серыми космами и выпуклыми веками закрытых глаз. Но даже сквозь пелену век я ощущаю бельмастый взгляд старухи. Мы с Володькой в сторонке от всех жмемся к забору и боимся смотреть друг на друга и на людей…
– Доигрались, – горько шепчет Володька.
И это еще не самый худший вариант. Может случиться и так, что милиция догадается, кто виновники преступления. И тогда… Нет, нам с Володькой ничего, наверно, не будет – с третьеклассников какой спрос? Но ведь за маленьких отвечают взрослые! И что, если маму, как год назад дядю Митю, отведут в здание суда, окружат часовыми с наганами и прочитают приговор?..
Конечно, я твердил себе, что никто ничего не узнает и не докажет. А страх внутри меня твердил другое…
Сказать об этом Володьке я не смел. Ведь он так старался устроить партизанскую операцию! За мою обиду хотел отомстить! И теперь, конечно, не простит мне отступничества. Сочтет дезертиром и трусом. Открыто, может быть, и не скажет, но презирать в душе станет обязательно.
Володькиного презрения я не перенесу…
А тут еще – вот уж одно к одному! – взял я в библиотеке и разом прочитал Пиковую даму. Детское издание – крупный