Заключу мысли в непроницаемо стальной обруч. Перенесу вашу духовную сущность в потусторонний мир, превращу в физический объект и безжалостно уничтожу самым отвратительным способом. И все, что я сотворю с эфирной оболочкой, в точности отразится на вашем физическом теле. Отрублю голову, сожгу, утоплю, задушу, и человек, не просыпаясь, умрет. Истекая кровью из появившихся из ниоткуда колотых ран, глубоких порезов, страшных ожогов.
Ты был и тебя – больше нет! Ты прошлое – всего лишь улыбающаяся фотография в черной рамке на надгробной плите.
И это с тобой сделал я – наделенный черной властью урод, способный извлечь из сна сумрачную действительность Ада, сотворить из короткого забвения бесконечную холодную ночь, соизмеримую дороге в тленную вечность и наполненную всевозможными способами умерщвления, которые по желанию ты сможешь выбрать для себя сам.
Я – тот, кто из твоих радужных воспоминаний конструирует преддверие смерти.
Я – твое начало и завершение сна, после которого никогда не наступит пробуждение.
Глава 1
Мрачный, некогда белый подвесной потолок, сейчас почерневший от сигаретного дыма и с заплесневевшими углами, которые облепили обвислые пряди паутины, угрожающе навис над несчастным мальчиком, еще сильнее усугубляя его и без того отчаянное состояние. Сквозь слезы он видел искажающуюся в серых тонах давящую массу, готовую заживо похоронить его под обломками одиночества. Он был живое воплощение потустороннего создания. Страшный урод, находящий понимание в сердцах подобных себе людей. Но даже здесь его ожидало горькое разочарование: ему не разрешали подыскать себе родственную душу. Всему виной была родная семья, не воспринимавшая его как личность и безжалостно взявшая его в домашний плен, сделав в прямом смысле рабом. Он не только ежедневно убирал дом – пылесосил ковры, мыл полы, стирал, – но и готовил, гладил, шил. А когда родители уходили на работу, становился объектом нападок со стороны старшей сестры и ее ухажеров. Они… Что только они с ним не вытворяли!
Том от стыда горько разрыдался, вытирая дрожащими руками крупные капли отчаяния, заливавшие лицо.
Он просто устал. Страшно устал от одиночества, презрения, насилия. Устал от несправедливости. Он никому и никогда ни на кого не жаловался, а свою боль глубоко прятал в судорожно бьющемся сердце, принимая происходящее как должное. Да и у кого искать сострадания, если в кругу семьи он вызывал лишь раздражение и злость.
Понимание для него стало чем-то нереальным. Обида – спутником жизни. Слезы – друзьями.
Но всему когда-то наступает предел.
Чаша терпения лопнула. Он живой человек, а не бездушная игрушка, которая молча сносит любые издевательства.
Он обреченно склонился над умывальником и подавленно достал из бритвенной коробки отца остро отточенное лезвие. Нервно разорвал бумажную упаковку и с тоской посмотрел на тонкую смертоносную грань метала, которой сейчас распахнет кованые Вечностью умиротворенные