Ани пошло на убыль. Она успокоилась и миролюбиво продолжила:
– Короче, его отец родился в Исландии и был резчиком по дереву.
– Наследственное, значит.
– Да, пожалуй. А Исландия тогда принадлежала датчанам. И его отец перебрался в Данию, в Копенгаген. И тогда стал Торвальдсеном.
– А до этого как же? Жил без фамилии, что ли?
– Вот именно – без фамилии.
– Не понял. Это как?
– А вот так. У исландцев, как правило, фамилий нет.
– А что вместо них?
– Вместо них – отчества.
– Забойно! – удивился Макс. – Это типа «Петрович», «Михалыч», что ли? «Сан Саныч»?
– Представь себе, да, – рассмеялась Аня – настроение опять поднялось. – В Исландии народу мало, они и так обходятся. Ну, скажем, если мужик, то «сон», то есть сын. Например, «Германссон» – значит сын Германа.
– «Германыч», – веселился Макс. Все-таки умеет он создать… как это сказать? Комфортность в общении.
– Именно, – ответила Аня. – А если женщина, то «доттир».
– Ну, это ясно – дочь.
– Да. И его отец тоже был Торвальдссон.
– То есть Торвальдом звали деда этого самого скульптора, так?
– Ну да, выходит, так. В общем, его отец сделал это фамилией, и так, чтобы это звучало по-датски: Торвальдсен. А сам Бертель Торвальдсен родился уже в Копенгагене. Учился там, но после учебы уехал в Рим. И прожил там сорок лет!
– Оба-на! Так он уже скорее итальянец. И что им всем так дался этот Рим? И вообще Италия? Медом там, что ли, намазано?
– О, любимое выражение Максика! – произнесла Аня не без едкости. – Медом нигде не намазано. Просто Италия, особенно Рим, – это античная классика, основа европейской культуры. Плюс Возрождение. Увидеть все это своими глазами и прочувствовать считалось обязательным для художника или скульптора. Поэтому все, у кого была такая возможность, путешествовали по Италии. А многие и жили там подолгу, в том числе и русские.
– Это-то понятно. Климат там получше, чем в Вологодской губернии.
Аня вздохнула: «Ну что с ним сделаешь? Непременно все превратит в хохму с эдаким легким налетом цинизма. А может, он так защищается от агрессии? Я ведь на него малость наехала».
– Ну и климат тоже, – сказала она примирительно. – Что тут такого? Но не это главное. Торвальдсен, между прочим, считал день своего приезда в Рим своим настоящим днем рождения.
– Вот даже как. И что он ваял?
– Статуи, Макс. Статуи. Что еще может делать скульптор?
– Да? Очень интересно! – Макс сделал большие глаза.
– Он ваял, – заметила Аня, – а ты валяешь. Дурака.
– Вот такой я шут гороховый, паяц. То есть, виноват, паяццо. Паяццо живет в палаццо, – продолжал выдрючиваться Макс.
– Насчет паяца – это точно. Не без этого.
– И он, наверное, высекал богов и героев, да?
– Представь себе, да. И пользовался в свое время всеобщим признанием.
– Заказы так и сыпались