мне, что Александра Исаича арестовали чекисты. А надо сказать, что, несмотря на нашу дружбу, он не знал, что мой отец работает в КГБ – более того, в непосредственном окружении Андропова. По словам Вали, прощаясь, Солженицын оставил ему свой «кожушок» – длинный овчинный тулуп до пят. Сразу после уроков мы бросились на электричку и до вечера по очереди надевали «кожушок», доехав в нем аж до Киевского вокзала и назад до Переделкино.
На следующий день, по словам Вали, «кожушок» упоминался в сообщении «Голоса Америки», который закончил свое посвящение Исаичу песней Окуджавы:
Потому что, виноват, но я Москвы не представляю,
Без такого, как он, Короля…
По моим наблюдениям, подлинным духовным лидером этого клубка диссидентов была Лидия Чуковская. Еще до высылки Солженицына, 9 января 1974 года, она была исключена из Союза писателей, на её публикации в СССР был наложен полный запрет. Этим событиям посвящена ее книга «Процесс исключения. Очерк литературных нравов», изданная в 1979 году в Париже, которую она писала вместе с мамой Вали Юмашева – Фаиной. В своём дневнике Чуковская так описывает происходящие в те дни события:
«30 декабря 73, воскр., среда. Гнусный год кончился великим событием: во Франции вышел “Архипелаг ГУЛАГ” Солженицына. Первые 2 тома. Что бы ни было дальше – великое событие совершилось.
Что теперь они сделают с А.И.? Лишат гражданства, вышлют?
А.И. страшно возбужден и счастлив. Ловит все передачи (Би-би-си, “Голос” и “Немецкую волну”). “Как они хорошо выбрали – главное: у немцев было 80 тысяч преступников и их судили, а русским не дали судить ни одного, хотя их было ¼ нации”.
В наших газетах чудовищная, невиданная, небывалая травля Солженицына за “Архипелаг”. “Литературный власовец”…
8 февраля, пятница, Переделкино. Хотела сегодня сесть за следующую главу книги, очень хорошо подготовленную мною и Финой (мамой Вали Юмашева. – А. В.).
Я спросила Ал. Ис., что он будет делать с прокуратурой, т. е. пойдет ли?
– Нет. Пусть они наденут на меня наручники и поведут. Сам не пойду.
10 февраля 74, воскр., Москва. Уезжала я с дачи в последний раз со странным чувством. <…>
Мы обнялись, как всегда – если встречаемся или прощаемся. Я вышла, уселась. И он, к машине, уже в своем кожухе (том самом. – А. В.). Помахали.
Пока этот человек рядом – счастье.
12 февраля 74, вторник, город. Вот и нет его рядом.
Увели.
Пришли Ю<лий> М<аркович>, Алик, еще много незнакомых, я пересела на кухню слушать радио. Пришли Сахаровы. Потом Таничка.
Би-би-си и “Немецкая волна” передали про увод в последних известиях. Затем откуда-то позвонили А<ндрею> Дмитриевичу (видно, дома дали здешний телефон). Он сказал хорошо – по-русски, а Таня записала и перевела на английский. Я сказала: “Давайте подпишем все”.
Потом Алик меня проводил домой – к Люше и Фине (т. е. к Валюше – Вале Юмашеву и его маме