ни ну».
Матвей без радости принял нарядную, сверкающую черным лаком машину. За что же его награждать? За то, что за год семь куничек да две лиски добыл? Правда, было время – гремел Лысцев, на всю область гремел. По четыре-пять медведей в сезон убивал. А волки? «Матвей, – накажут, бывало, люди, – на Пюлу волк вышел». А Пюла, где она, эта Пюла? На краю света. На лошади скакать – и то пять дней надо. И Матвей на лыжи и напрямик – через суземы, через холмы, через болота. Передохнет, обсушится у костра и снова мнет снег, снова пробирается сквозь чащобу ельника, ныряет в котловины ручьев и речушек… Нет, никакая машина не заменит охотнику ноги. Да и легче, пожалуй, на Луну слетать, чем придумать такой вездеход, чтобы по нашим суземам колесить…
– Исть будешь але в баню сперва? – спросила Марья.
– Погоди, надо еще разуться.
Ноги в тепле немного успокоились – на полу натаяли лужи. Мокрые суконные голяшки, перехваченные ремешками под коленкой, искрились мелкими льдинками.
Матвей положил руки – большие, обветренные руки рабочего человека – на колени и начал легонько растирать их, словно задабривая.
Марья покачала головой:
– И зачем же вот каждый день бродить? Ведь уж раз ног нету, какой из тебя охотник!
– Опять за свое? – Матвей исподлобья взглянул на жену.
– Да как? Самим исть-пить надо, и Саньке который месяц не посылаем. Стипендия-то у девки невелика.
Матвей поморщился. Да, Саньке, старшей дочери, своей любимке (она учится в техникуме в Архангельске), он за три месяца не послал ни копейки. Но где у него деньги? Выпил ли он хоть раз за этот месяц?
– Матюша, – вдруг ласково заговорила Марья и дотронулась рукой до его круглой, коротко остриженной головы, – а может, мотоцикл-то продать? Вот бы и заткнули дыры. Спрашивал у меня опять кладовщик. Хорошие, говорит, деньги дам.
– Скажи ему, что премиями Матвей Лысцев не торгует.
– Матвей Лысцев, Матвей Лысцев! – неожиданно взорвалась Марья. – Форсу-то сколько! Ну пусть Санюшка с голоду мрет. Отец премиями не торгует, «сторожем на скотный двор не хочу»…
– Да ты что, рехнулась? В сорок-то лет хвосты коровьи сторожить!
– А ты на что надеешься? – У Марьи угрожающе выпятился живот, она ходила на сносях. – С твоей-то грамотой не больно разойдешься. В контору не сядешь…
Матвей судорожно, до хруста сжал пальцы.
– Венька где? – спросил он немного погодя усталым и примирительным голосом.
– Я ему про Фому, а он про Ерему!
Марья, тяжело шлепая валеными опорками, заковыляла к занавеске. Поравнявшись с Идолом, она на ходу ткнула его ногой в бок. Пес зарычал, оскалил морду.
– Потише ты – развоевалась.
За занавеской грохнул ухват, со звоном покатилась кастрюля.
Матвей вздрагивающей рукой нашарил на припечном брусе банку с махоркой, свернул цигарку.
Да, надо на что-то решаться. Хватит с него этой музыки. Каждый день одно и то же. Конечно, она права. Хуже, чем они живут сейчас, некуда. Но, боже ты мой,