местах. Даже в ванной комнате она обратила внимание, что отсутствовали женские прибамбасы и наведён идеальный порядок.
– Северина, ты что всё время разглядываешь? – спросил Николай Николаевич, обратив внимание, что она всё время оглядывает интерьер, – Никогда квартиры городской не видела?
– Такой нет, – уклончиво ответила Северина.
Не могла же она признаться деду, что здесь уже однажды была.
– Сейчас что не жить? – продолжал Николай Николаевич, – Разрушенное хозяйство почти восстановлено, взят твёрдый курс на построение коммунизма, а мне ведь и повоевать пришлось. Был уже не пацан, но в ту кашу, что творилась в начале войны, попали все одинаково. Фашист не разбирал молодой ты или старый, давил железом и своим натиском. Их солдаты воевать умели, привыкли к скорым победам, умело окружали и уничтожали целые армии. А русский солдат с одной винтовкой без патронов сопротивлялся, с голыми руками шёл на танки. Этого фашист понять не мог, зверел и искоренял на своём пути всё живое. Я в первом же бою попал в окружение. Нашу часть сровняли с землёй. И непонятно, как в этой мясорубке без боеприпасов сумели люди выжить, но мы выжили. К вечеру, когда через нас прошли танки и ушли далеко вглубь нашей обороны, из земли стали подниматься люди, окровавленные, израненные, голодные, в изодранной одежде, но не сдавшиеся и не сломленные. Всего нас оказалось около полутора десятков. Идти могли не все. Смастерили из подручных материалов носилки и двоих несли на носилках. Куда идти, никто не знал. Приказа отступать не поступало, командиров не оказалось, где линия фронта, тоже ничего непонятно. Командовал нами уцелевший сержант. Он и повёл на северо-восток.
На всех имелось три винтовки без патронов, два ножа. Мы шли к лесу, держась дальше от дорог и строений. Стремились, прежде всего, отдохнуть и хотя бы пару часов поспать, но поспать не дали. У самого леса нас накрыли вражеские миномёты, от которых не было никакого спасения. Людей разметало, а потом шарахнуло так, что я потерял сознание. Очнулся от того, что кто-то тычет в меня стволом автомата.
– Ауфштеен, – услышал я немецкую речь.
Я понял, что он велит мне вставать, показывая это стволом автомата. Я встал, шатаясь и почти ничего не слыша. Голова гудела, как медный колокол. Во рту образовалась какая-то сухость. Меня подвели к другим таким же оборванным и грязным красноармейцам, но тех, с которыми я шёл, среди них не увидел никого.
– Война капут, арбайтен, – сказал немец на смеси русского и немецкого языков.
Нас повели от леса, к которому мы так стремились.
Со мной рядом шёл высокий, когда-то белокурый боец. Сейчас он оказался наполовину седой.
– Надо бежать! – шепнул он мне.
– Как побежишь? Не отбежишь и два шага, тут же пристрелят.
– Надо выбрать момент. Я не хочу идти в плен. Лучше смерть от пули, чем идти, как баран в стаде, ожидая свою участь. Меня зовут Михаил, – сказал он.
– Коля.
– Ты как, со мной или нет? – спросил он.
– Согласен, только давай всё обдумаем.
– Я тут уже поговорил