в голосе офицеры (один даже сказал не «господа кадеты», а «голубчики»). И радостное желание повиноваться во всём этим просоленным морскими ветрами капитанам всех рангов. Ибо каждая их команда конечно же приближает неопытного мальчика к овладению флотскими премудростями и гордому званию моряка…
А потом пришел вечер, пришло то самое, чего он боялся и ждал заранее.
В гулком обширнейшем дортуаре, где в несколько рядов стояли четыре десятка плоских железных кроватей, стали готовиться ко сну. Был веселый шум, баловство, маханье подушками, езда друг на друге, споры, где чье место. А за всем этим – вот она, тоска! Память о родном доме, о Тё-Тане, о граненом стекле доброй старой лампы…
Ну что же, Коля знал, что так будет. И Тё-Таня честно предупредила про такое. Это придется преодолеть. По-мужски. Ну… может быть, случится даже поплакать в подушку, никуда не денешься… Лишь бы дотерпеть, когда все лягут, чтобы с головой под одеяло! А то комок в горле растет и твердеет…
Явился командир младшей роты капитан-лейтенант Безбородько, несердито цыкнул: «Ну-ка все в постель, а то…» Вахтенный унтер дядька Филимон спустил длинным шестом и погасил все три лампы. Осталась лишь лампада у большого образа Николая Чудотворца. И тогда, укрывшись с головой, Коля дал волю слезам. Пожалуй, больше, чем следует будущему кругосветному мореплавателю. Ну да ничего. От других кроватей тоже слышались тихие всхлипы.
В этих слезах была даже капелька сладости. Утешение. Ведь дом-то – он не так уж и далеко, всего в нескольких кварталах. И Тё-Таня там, конечно, сейчас думает о нем, о Коленьке. И, наверно, молится, чтобы Господь уменьшил его ночную печаль… А завтра все будет хорошо. А еще через три дня, в субботу вечером, он пойдет домой, в свой первый кадетский отпуск, в новенькой морской фуражке и парадном мундире с сияющими позументами. Вот уж Юрочка Кавалеров отвесит губу!..
Назавтра все было не так, как мечталось.
Ну, подъем под сигнал сиплого рожка, торопливое ополаскивание лица в тесной умывалке, построение и короткая молитва, чай с суховатой булкой, первый урок, на коем грузный и бородатый капитан первого ранга с неразборчивой фамилией говорил о славном прошлом корпуса и не менее славных правилах морской дисциплины, – все это было ничуть не огорчительно и даже любопытно (хотя в горле все еще сидели колючие льдинки – остатки вчерашнего большого комка).
Затем, после удара корабельного колокола, наступила долгая перемена.
Все шумно выкатились в коридор, и здесь, в бесконечно длинном пространстве, новички смешались с более старшими кадетами. Коля не успел оглянуться, как его оттеснили к стене трое мальчиков лет тринадцати. Самый высокий, с зализанной на пробор белобрысой прической, проговорил с этакой гвардейской небрежностью:
– Тэк-с, молодой человек. Судя по всему, вы новичок?
– Да…
– Следует говорить: «Да, господин кадет второго класса». И почему вы не становитесь во фрунт, когда с вами говорит старший? Ну-с?
Коля