из первого отряда начал рассказывать про собаку Баскервилей. Только говорил он плохо, все путал, сбивался. Кроме того, Витька на ужине объелся и сейчас сильно пыхтел. Слушать стало неинтересно, тем более что многие ребята историю про баскервильского пса знали лучше Витьки. Они стали перебивать, поправлять, зашумели. Витька, утомленный и обиженный, замолчал. А все заговорили про собак: какая порода лучше, у кого какие были щенки, как дрессировать…
У Серёжи никогда собаки не было, но слушал он все равно с интересом.
Вдруг, когда уже начал стихать разговор, маленький Димка Соломин сказал:
– У меня тоже была собака. Только я ее никогда не видел…
– Гы, – тут же отозвался Пудра. – Она меньше блохи была, ага? Смесь микроба с кабыздохом.
Несколько человек с готовностью хихикнули. Но остальные на них зашумели: почти всем хотелось послушать про Димкину собаку.
И Серёже очень хотелось. Дело даже не в собаке. Просто ему нравился Димка.
Они познакомились в первый же лагерный день. Серёжа шел в пионерскую комнату и увидел, что прямо перед ним стоит на дорожке мальчишка лет восьми. Худой, золотоволосый, с боевой ссадиной на переносице. Стоит, крепко расставив ноги и заложив ладони за ремешок на штанах. Лицо у мальчишки было хорошее, с большим улыбчивым ртом и зелеными глазами.
– А я тебя помню, – сказал он и наклонил к плечу голову. – Ты учился в пятом "В", в нашей школе. Тебя Серегой зовут.
– Правильно, – обрадовался Серёжа. – Только я… не помню, как тебя зовут. – Он постеснялся сказать, что вообще не помнит этого мальчишку.
– Меня звать Димка, – охотно сообщил тот. И пошел рядом с Серёжей.
Наверно, они разговорились бы, но тут закричал кто-то издалека: «Димка! Соломин!» И Димка ускакал на зов.
Потом он много раз попадался навстречу и всегда улыбался Серёже, как давнему знакомому.
Серёжа ни с кем еще не успел подружиться в лагере. И с Димкой тоже. Но Димка нравился ему больше всех, жаль только, что был он маленький…
Димка стал рассказывать:
– Я тогда жил у нашей бабушки. Не в городе, а в поселке. Там овраг, а кругом дома. Я в первую ночь ну никак уснуть не мог. Потому что не привык. У нас в городе ночью в окошке сразу тыща огней видна, а у бабушки – никаких огоньков, потому что овраг за окном. Только луна. Ну, я не спал, не спал, а потом собака начала гавкать. Я сперва даже разозлился: чего спать не дает? А потом мне ее как-то жалко стало. Она так печально гавкала. Наверно, она все время на цепи сидела, и ночью и днем. Скучно ведь… У меня окошко открыто было. Я подошел и давай свистеть. Ну, не громко, а так, будто зову ее. Она замолчала. А потом гавкнула, будто спрашивает. Ну, я еще посвистел. А она опять: «Гав, гав». Будто отвечает… Вот так мы долго-долго переговаривались. А потом я три раза свистнул, что кончаем разговор, и лег спать. Она тоже еще полаяла немного и замолчала.
– А потом? – спросил Серёжа.
– Когда другая ночь наступила, мы опять так же переговаривались. И потом еще. Каждую ночь. Она меня уже узнавала