Ваш в отчаянии, Дарзак».
Глава III
Аромат
– Черт возьми, – вскрикнул я, вскакивая с постели, – меня это не удивляет!..
– Вы что, в самом деле не поверили в его смерть? – спросил Рультабий с отчаянием, которого я не мог себе объяснить, даже если брал в расчет телеграмму Дарзака.
– Не особенно, – ответил я. – Ему так важно было сойти за мертвого, что он мог пожертвовать некоторыми бумагами во время катастрофы «Дордони». Но что с вами, друг мой?.. Вы совсем ослабли. Здоровы ли вы?..
Рультабий тяжело опустился на стул. Дрожащим голосом он поведал мне, в свою очередь, что только тогда поверил в его смерть, когда закончилась брачная церемония. Он не мог свыкнуться с мыслью, что Ларсан позволит совершиться обряду, который навеки отдавал Матильду Станжерсон Дарзаку. Чтобы расстроить свадьбу, Ларсану достаточно было появиться. Сколь ни опасно было для него такое появление, он пошел бы на этот риск, зная набожность дочери профессора Станжерсона, зная, что она никогда не согласится связать свою судьбу с другим человеком при здравствующем первом муже, несмотря на то что людские законы освобождали ее от этих уз! Напрасно ей доказывали недействительность первого брака перед французскими законами – для нее священник навеки связал ее с негодяем.
И Рультабий, отирая выступивший на лбу пот, прибавил:
– Увы! Вспомните, мой друг… В глазах Ларсана дом священника не потерял своей прелести, а сад своего блеска![7]
Я положил руку на плечо Рультабия. Его трясла лихорадка. Мне хотелось его успокоить, но он меня не слушал.
– И вот он решил переждать эту свадьбу, выждать несколько часов, чтобы появиться снова, – вскрикнул он. – Потому что для меня, как и для вас, Сенклер, не правда ли, телеграмма Дарзака значит лишь одно – Ларсан вернулся!
– Но Дарзак мог ошибиться!..
– О, Дарзак не трусливый ребенок… Однако нужно надеяться, нужно надеяться, не правда ли, Сенклер, что он ошибся!.. Нет, это невозможно, это было бы слишком ужасно!.. Слишком ужасно… О! Сенклер, это было бы чудовищно!..
Я никогда, даже в самые трудные минуты, не видел Рультабия таким взволнованным. Он вскочил с кресла и стал шагать по комнате, переставляя мебель, и, поглядывая на меня, повторял: «Слишком чудовищно!.. Слишком чудовищно!»
Я заметил ему, что неблагоразумно приходить в такой ужас из‑за телеграммы, которая ровным счетом ничего не доказывает и может быть лишь плодом галлюцинации… Затем я прибавил, что сейчас не время предаваться отчаянию, что нам понадобится все наше хладнокровие, что это непростительно для человека с таким характером, как у него…
– Непростительно!.. Вы правы, Сенклер, непростительно!..
– Но, мой дорогой… Вы меня пугаете!.. Что случилось?
– Сейчас вы это узнаете… Положение ужасное… И почему он не умер?
– Да кто же сказал вам, что это не так?
– Дело в том, видите ли, Сенклер… Тсс… Молчите… Молчите,