оминаний, и если кому-то станет интересно – что ж, буду только рад.
Из повествовательной жизненной канвы выхватываются и остаются в памяти сюжеты, связанные с какими-то глупыми и несуразными, на первый взгляд, событиями. Пересказывая их друзьям, мы смеёмся и шутим, всячески пытаясь этим умалить их значение, не понимая, что как раз они-то и составляют основу наших воспоминаний, а значит, претендуют занять главенствующее место в прожитом.
Геология. В какой ещё профессии можно столкнуться с таким разнообразием жизненных коллизий?
О геологии написано или снято не так и много. На вершине, пожалуй, Олег Куваев «Территория» да Михаил Калатозов «Неотправленное письмо». В этих произведениях описана героика геологических будней, окрашенных налётом романтики. И они правы – это имеет место быть. Но сейчас я не хочу касаться процесса самой работы как героического достижения цели.
Я хочу попытаться рассмотреть особенности геологической жизни, как некую ауру, незримо присутствующую в качестве воспоминаний и, возможно, ответственную за сложившееся мировоззрение отдельной группы людей, называющих себя геологами.
Основой для этого послужат собственные воспоминания и воспоминания друзей, рассказанные в тёплой неформальной обстановке, одним словом то, что вспоминается с очевидным удовольствием, легко и свободно.
Может это и бредовая идея, но я попробую.
Прежде чем приступить, давайте хоть как-то ограничим наше повествование – ведь любое событие обособлено пространственными и временными рамками.
Учитывая особенности описываемой профессии, пространство практически не ограничено (в пределах нашей необъятной Родины). Когда-то, будучи молодым и резвым, помотавшись по полям, я щеголял перед девочками фразой, что, мол, с пространством я разобрался, стал с ним «на ты», теперь осталось разобраться со временем. А вот со временем так просто не разберешься… да что лукавить – со временем разобраться не получилось.
Итак, время. Шестидесятые, семидесятые, восьмидесятые… А время сейчас несётся галопом: двадцать лет – это уже история, тридцать – и подавно.
Что изменилось? Да всё! Не будем сравнивать. Просто мимоходом отметим некоторые особенности.
Время было окрашено в серые тона. Так называемый застой. Плановое хозяйство – все одинаковы и ходят почти что строем. Зато государственное финансирование работ и уверенность в завтрашнем дне. Совокупность этих условий давало, пожалуй, единственный плюс – потешить свою любознательность за счет государства. В случае геологических работ – получать гарантированное финансирование и планировать работы в соответствии со своими интересами. Конечно, это удавалось не всем и не всегда, но такая возможность существовала, надо было только немножко напрячься.
Техническая база? Да никакая, по сравнению с наличием современной техники. В семидесятом году мой сослуживец считал спектр на счетах – ну и что? Сто двадцать восемь точек – три дня счета.
Подведем итог – изменилось многое. На сегодняшний день, мне кажется, пространство несколько сузилось (я сознательно откидываю возможность перемещения за границу, а говорю о потаенных уголках нашей необъятной), сократились глобальные региональные исследования, позволяющие потешить душу первопроходца, зато современная инструментальная база позволяет решать задачи, о которых нельзя было подумать тридцать лет назад.
Да, в общем-то, это и неважно. Всё равно в душе настоящего геолога живет тяга неизведанного – некий идеал созерцательности. Что может быть прекраснее путешествия Пржевальского, когда изо дня в день передвигаешься по неизведанной территории, впитывая, вбирая в себя то новое, что открывается впереди, а вечером у костра, рассыпающего в ночи искры, записываешь в дневник увиденное за день. А на завтра пространство опять податливо распахивает объятия.
Теперь несколько слов о Вадиме Витальевиче Долгополове…
О Вадиме писать сложно. Личность донельзя противоречивая.
При первой встрече, в Москве, на кафедре, он не произвел на меня никакого впечатления. Высокий сорокапятилетний мужик с лысиной и длинным носом. Брезентовая заношенная штормовка, геологические говнодавы и коротковатые штаны. А если к этому прибавить мое знание, что он всего лишь старший инженер и к науке имеет только косвенное отношение, то особого уважения, а тем паче интереса, Вадим не вызывал.
Понимание, что перед тобой неординарная личность, приходило постепенно.
Вадим жил полем. Вся его жизнь была там, в экспедициях. В Москве он только пережидал, коротал время от одной поездки до другой. Сам, осознанно и упрямо, он строил ту жизнь, которая ему нравилась, плюя и, наверное, внутренне презирая возню, которая велась вокруг него за захват места под солнцем. В Москве, не афишируя своих взглядов и пристрастий, он занимал незаметную нишу, стараясь особо не конфликтовать, хотя по своей сути был прирожденным интриганом. Видимо, эти качества и позволяли ему вести тот образ жизни, который он сам для себя придумал и любил. Согласитесь, в семидесятые годы жить в обществе и практически быть свободным от него – дорогого стоит.
Все