Книга покойного автора. Юра Кацъ

в эти дни не приходила, и смельчакам, которые туда проникали, предоставлялся некоторый островок свободы. И не где-то на обратной стороне Земли, как «красная Куба», где и таять-то нечему, а тут, в самом ее центре, рядом с домом! А так как бульвары те разомкнутым кольцом опоясывали город вкруг Кремля и Лубянки, то островков этих набирался целый архипелаг, вроде Курильского или Канарского.

      А ещё ведь были разные отдельно лежащие парки и сады, культурные, детские, городские, районные, ленинские, горьковские, бауманские и прочие. А еще скверы, скверики – чему-чему, а уж слякоти-то было где разгуляться в оттепельной Москве пятидесятых годов! И если тебе, по случаю, пять или лучше шесть лет, и ты отчаянным рывком оторвался от няньки, и проник на пустой бульвар, и на ногах у тебя резиновые боты до колен, то можешь, как колесный пароход, работать ими по лужам, пока молодая нянька из деревни, сама обезумевшая от невесть откуда налетевших бесстыжих запахов весны, мечется там, за скамейками, ища, как бы и тебя достать, и ножек при этом не замочить. Кто думает, что совсем уж нет никакой свободы на этой несчастной шестой части суши – так это он просто мест не знает!

      Так составилась в сознании эта стойкая пара понятий – оттепель и слякоть – и из естественного климатической тональности перешла, как и всё в России, в общественно-политическую. Почему всякая наша оттепель оборачивается одною только слякотью и не более того, и полноценного лета за ней не приходит? Потому что приходит она сверху, как прежде снег на голову, и, как снег, скоро тает, растекаясь потоками грязи. И приходят тогда сторожа с метлами и сметают её в сточную канаву, пока она не успела еще спокойно напоить землю.