раз встречал меня на углу нашей улицы. Когда я ему сказала, что уже знаю дорогу и не боюсь темноты, он сперва растерялся.
– Ты не представляешь, насколько здорово ты поешь.
– Как будто ты меня ходишь слушать, – засмеялась я. – Когда ты ее уже поцелуешь?
– Всему свое время, Жюльетта.
Наступил май.
– Месяц Девы Марии, – сказала наша мать; взяла ведро с водой и губку и отмыла грот в саду от голубиного помета.
– Будем молиться, – сказала она, – сколько сможем. Самое время.
– А о чем нам нужно молиться? – спросила я.
– Об удаче, – ответила она. – Наконец она к нам пришла. За то, чтобы небеса снова не отобрали ее у нас.
Весь май она читала молитвы Розария[8] и жгла свечку за свечкой у изображения Девы Марии. При этом по утрам она напевала, когда вставала с постели, вкусно готовила и без умолку сплетничала о посетителях аптеки. Каждую субботу она надевала свои лучшие наряды, уходила танцевать довольной и возвращалась еще более довольной.
До одной субботы.
Уже в 11 вечера она была дома.
– Мужчины, Жюльетта. – Она глубоко вздохнула. – Они все одинаково дурны, и нет, ничего у меня не спрашивай, ты все равно не поймешь.
Кто-то запал ей в душу. Это было непривычно для нашей матери, она явно потеряла голову. Без наигранных слов и жестов, никакой комедии в этот раз. Она казалось по-настоящему несчастной. Я не хотела знать, кто ее так ранил и любит ли она его так же, как нашего отца. Это ведь невозможно, зачем тогда спрашивать.
– Иди, – сказала я, – иди спать, мама. Утро вечера мудренее.
Слова нашего отца: сколько раз я слышала, как он их произносит. К моему удивлению, они словно сами собой сорвались с губ. Я могу на тебя положиться, говорил он, он всегда это знал.
На следующий день было воскресенье. Она сидела за столом в халате, когда я ушла работать в пекарню, и когда я вернулась после полудня, сидела там же.
– Хочешь, чтобы я сегодня осталась дома, ма? Можем поиграть в карты, отвлечешься.
– Ах, детка, ты всегда так ждешь свой урок. Я сегодня лягу спать вовремя, высплюсь хорошенько и буду свежа завтра в аптеке. Никто не увидит твою мать поверженной.
Она засмеялась.
И сидя вот так, в халате и тапках, с нечесаными волосами и сонным лицом, она выглядела сильной, как сто лошадей.
Я засмеялась в ответ.
– Я в тебя верю, – сказала я.
Когда я вернулась домой с полной музыки головой, она лежала на диване с Миа на коленях.
– Малышка, – сказала она. – С ней что-то не так.
Я села рядом с Миа и потрогала ее лоб.
– Температуры нет.
– Пока нет, но может и подняться. На всякий случай я сообщила доктору Франссену.
Она кивнула Миа.
– Расскажи-ка Жюльетте.
– Я кашляю. – Миа покашляла. Прозвучало смехотворно.
– И у нее болит живот, – добавила мать.
Полчаса спустя нашу Миа вывернуло наизнанку в туалете.
– Она