второй Степаном-Степой, пропадавшим день и ночь напролет в степи у абы Бурядая, потом шел Сергунька, окрещенный именем отца и его славных прадедов – Сергеем Сергеевичем Нижегородцевым, ну и младшенький, годовалый бутуз Александр Сергеевич, чуть ли не Пушкин.
Отец Степы пребывал в наиотличнейшем расположении духа. Тому были веские причины. Посевная закончилась в этом году рано. Весна выдалась дружной, враз согнав снег на солнепеках, оголив чернеющие вороновым крылом двойные пары. Запахло в Могойтуе, будоража истосковавшуюся душу землепашца знакомым с детства щекочущим духом цветущего ургуя, расцветившего синими заплатами покрытые прошлогодней бурой ветошью[67] склоны сопок. Медовый аромат исходящий от мохнатых желтовато-серых котиков вербы мешался с терпкой гарью весенних палов, пряным ароматом зацветающего багульника и смолистым запахом просыпающейся из зимней спячки тайги, всем этим непередаваемым словами весенних букетом, несомого ветерком с рассвеченных розовыми покрывалами багульника отрогов Могойтуйского хребта, синеющих за спящим подо льдом Ононом.
Четыре недели жил Сергей Нижегородцев с сынами на таежной заимке в Рысьей пади. От зари до зари трудились они не разгибая спины в поле. Зачин делали в конце апреля, когда в Рысьей пади и окрестных сиверах еще лежал снег и еще только набухали почки, когда заканчивали, сея последней гречиху, степь, черная после весенних палов покрылась сплошным разноцветным ковром из цветов и береза манила в баню шепчущей на ветру зеленой липкой листвой.
Пела душа Сергея, когда он поглядывал на подросших сыновей. Старший Михаил, в свои неполные четырнадцать лет, коренастый крепыш, перепахивал на двух парах быков делянку прошлогодних паров. Хоть и двойной был пар, но ползучий пырей пророс шильями прошлогодней теплой осенью, оставь так, задушит пшеницу цепкой удавкой из корневищ. Второй сын, Степа, одиннадцати лет, боронил следом за старшим братом на двух конях. Весной оно как, полежит пахота день, не разобьешь комки потом молотком. А так шло как по маслу. Михаил пашет, Степан успевает боронить и пахоту брата, и за сеющим на соседнем участке пашни отцом, заделывая семена в землю. Отец шагает равномерной поступью, проваливаясь по щиколотку в мягкой пашне, раскидывая из висящего на плече рогожного мешка верной рукой сеятеля рассыпающееся китайским веером золотистое зерно. Всякая работа в поле важна, а сеятеля вдвойне. Не то взойдет пшеничка, полосками, пусто-густо, только семена погубишь. Поэтому и сеяли всегда умудренные опытом хлеборобы.
Третий сынок, любимец семьи Сергей Сергеевич, тоже не сидел без дела. Погонял неспешно переставляющих ноги быков, тянущих с кажущейся неохотой, а может и нет, поскрипывающий деревянный плуг. Звонкий голос шестилетнего пацана «Цоб, Мишка, цобе!» взлетал птахой в синее-синее небо. Задорно малому помогать братьям и отцу. Перебежав от Мишки к Степе, хватался на минуту-другую за вожжи, после чего скакнув воробышком, перебирался на деревянную борону, пытаясь удержаться на ее решетчатой спине. Борона,