Что ещё за демон?
– Страшен тот демон, вижу, как злоба в нём закипает. Обратится он в зверя, много беды от него случится. Не будет пощады никому.
– Ничего не понимаю, говори яснее! – Настасья топнула ножкой.
Мишаня захныкал, его глаза закатились.
– Глянь же! Неужто сама не видишь? – Он тыкал пальцем в разные стороны, точно что-то ужасное окружало его со всех сторон. – Вон же он! Злоба лютая в нём закипает. Обратился он в зверя. Много беды от него случится. Не будет пощады никому. – Мишаня захныкал, его глаза закатились. – Ой! Что же это? Что ж такое деется? Дерёт демон тела людские острыми когтями, точно лютый зверь. А крови-то, крови кругом! К-к-кровь! У-у-у! – Неказистый вещатель завыл так, что даже его убогие соседи отшатнулись.
– Вот бесова душонка, весь народ нам распугает! – ворчливо произнёс старик.
Мишаня скрючился калачом, внезапно перестал трястись и поднялся. Он снова сел на свою рогожку, обратил взор к небу и стал стряхивать с себя теперь уже настоящие крошки от баранок. Настасья в отчаянии прокричала:
– И это всё? Не то я спросить у тебя хотела! Ты мне про главное, про царя поведай! Скажи: быть мне женой царёвой иль нет?
– Кровь… кровь… – снова заверещал юродивый. – Кровь царёва первой прольётся, оттого все беды сдеются!
Видя, что Мишаня замолчал, Настасья поспешно достала из авоськи леденец и сунула его в руку убогому. Мишаня тут же принялся его лизать. Он при этом урчал, как дикий зверёк, на что колченогий старик неодобрительно фыркнул:
– Зря ты ему сладкое дала.
– Чего ж так-то? – спросила Настасья.
– Теперь больше ничего не скажет, пока весь не излижет. Но ты евоному пророчеству верь. Мишаня наш, хоть и с виду дурень, никогда не ошибается. Вон давеча бабе одной кудлатой вещал – говорил, что петух красный всех еёных кур покроет. Так у её опосля того хлев сгорел.
– Ладно, подожду, когда съест леденец, и ещё поспрашиваю.
Старик вдруг приосанился и хмыкнул в кулак:
– Глянь-ка, девица, на тех двоих – уж не по твою ли душу?
Настасья обернулась. Прямо за её спиной стояли Егор и Лукьян. Оба без шапок, от голов пар валит, хмурые и раскрасневшиеся. Настасья невольно отступила.
– Зачем же ты с нами так? – затараторил Лукьян. – Хворой прикинулась, а сама со двора! Батюшка твой, Настасья Тихоновна, на нас с Егоркой за то дюже гневится, совсем осерчал, грозился розгами высечь.
– Сам же знаешь: батюшка гневлив, но отходчив, – усмехнулась Настасья.
– Отходчив он иль нет, мы про то вскоре прознаем, – поддержал сотоварища Егор, – а теперича пошли, матушка, не заставляй нас грех на душу брать – не хотелось бы тебя силком до дому тащить.
– Силком? Меня? – вспылила Настасья.
– Так князь велел.
Настасья обернулась и посмотрела на Мишаню. Тот снова стал прежним – убогим и безучастным. Страх его, видимо, прошёл – он снова пялился в небо и неспешно сосал свой леденец.
– Грызть не станет, – заявил