Вот и в Чернигове прибыло.
Со мной служил в милиции один товарищ. Можно сказать, друг. Ничего плохого про него сказать не могу. И совесть, и честь – все на месте. Фронтовик. Еврей. Гутин Евсей. Коренной черниговский. Все в городе – знакомые и видные ему насквозь.
Я решил посоветоваться с ним в непринужденной обстановке. Причем не в лоб, а по правилам, окольными путями. Для чего купил бутылку водки и явился к нему домой в ближайшую субботу.
Визит мой получился несвоевременный. Жена Евсея купала детей, которых насчитывалось трое. От двух до почти восьми лет. И что интересно, все мальчики. Старший Гришка, потом Вовка, потом Иосиф.
Евсей демобилизовался по ранению в момент, когда освободили Украину и разрешили всем возвращаться. Он и вернулся в родной дом. Хатка у него была такая, что в войну никто на нее не позарился. Так что заселился обратно и встретил свою жену и ее отца из эвакуации. Евсеевых отца, мать и трех сестер, понятно, расстреляли по обстоятельствам военного времени.
До войны Евсей был женат лет пять. Жена – Бэлка. Они считались бездетные. Не получалось у жены вынашивать. А потом пошли дети.
И вот Бэлка их купала.
Дело радостное, хлопотное. Семейное дело, конечно. А я детей тогда сильно любил, в первую очередь из-за своей Анечки-Ганнуси, дочечки, и стал помогать Бэлке и Евсею. Подносил воды, горячие ведра снимал с плиты. Плита топилась дровами, так я дров подрубил трохи.
Вытирали детей все вместе, чтоб им не простыть на всякий случай. Бэлка – самого маленького, осторожненько, а мы с Евсеем – по-солдатски двух других.
Все хлопчики обрезанные. Я специально заметил. Но по-хорошему.
Пошутил:
– Чего ж ты их, Евсей, всех пометил! Эх ты, не говоря, что коммунист, а как ответственный за своих сынов, как ты мог их обрезать – дать такой козырь возможному врагу распознать засланного разведчика?
Тут вошел в хату отец Бэлки Довид Срулевич. Или Сергеевич, как он сам себя называть не желал, но Бэлка и Евсей его представляли под таким отчеством.
Я как-то намекнул Евсею, что ему, коммунисту, не стоит стесняться никаких имен и тем более отчеств. Он по паспорту – Абрамович. А представляется Аркадьевичем. И тесть у него – Срулевич. А он его Сергеевичем переделал. Нехорошо. Недостойно звания человека, который отрекается.
– Сейчас уже не война, нечего прятаться, – примерно так я ему сказал.
Евсей со всегдашней своей открытой, но кривой улыбочкой ответил:
– Я только из-за красоты.
– Наплюй на красоту. Ты ж не виноват, что ваши имена для русского языка мало пригодны. Они, если честно, ни для какого не пригодны. Так что, клички себе собачьи принимать?
Евсей даже улыбаться перестал:
– При чем здесь клички, да еще и собачьи? Я ж русское имя подставил.
Я захотел свернуть тему, вижу, задел за болючее:
– Я в том смысле, что для вас наши имена все равно что клички. Так вы лучше свои оставляйте.
Конечно, я выразил