a> …Это вольный славянский мир, Эти степи – моя земля, Это мой родовой мундир Из полыни и ковыля.
За последний год я знакомлюсь, кажется, с третьей рукописью Никиты Самохина – обновленной и пересоставленной. Она получила вполне достойное поэтическое название «Лист клевера». Не скажу, что новая книга поэта Самохина будет резко отличаться от его первого сборника, но она явственно чище в литературном отношении и основана на классических приемах стихосложения. Никита Самохин не экспериментирует, не ищет экзотических тем, хотя и не чужд им (см. «Святая инквизиция»), не щеголяет хлесткими рифмами и замысловатыми метафорами. Просто отражает то, что в душе наболело, а русской, тем более казачьей душе, есть о чем жалковать, чему дивиться и гневаться.
Вернулась вешняя прохлада,
Опять в грязи забытый шлях.
И тает сонная услада
В донских разбуженных полях.
Дрожит скрипучая телега,
Влачась по свежей колее.
Еще хрустят остатки снега
И вязнет конь в сырой земле.
Не надышаться. Воля! Воля!
В ветрах, в распутице, во мне,
В родной грязи донского поля
И в наступающей весне.
Для волгоградского любителя поэзии, если он искушен и подготовлен, каждое новое издание стихотворений Самохина будет праздником, поводом для осмысления себя и мира вокруг.
А что и нужно-то еще?
Доброй тебе дороги, Никита!
Татьяна Брыксина,
член Союза писателей России,
дважды лауреат Государственной премии
Волгоградской области
Край ковыльной седины
«Вернулась вешняя прохлада…»
Вернулась вешняя прохлада.
Опять в грязи забытый шлях.
И тает сонная услада
В донских разбуженных полях.
Дрожит скрипучая телега,
Влачась по свежей колее.
Еще хрустят остатки снега
И вязнет конь в сырой земле.
Не надышаться. Воля, воля!
В ветрах, в распутице, во мне,
В родной грязи донского поля
И в наступающей весне.
«Расплескалась небесная синь…»
Расплескалась небесная синь
Над безлюдной равниной степною,
Где грустит голубая полынь,
Покорившись ленивому зною.
А над нею стоит пелена —
Виснет марево, дали стирая,
И повсюду звенит тишина —
Верный спутник полынного края.
Безмятежна донская земля,
Словно млечная заводь тумана.
И лишь изредка крик журавля
Тает в пекле казачьего стана.
«Огнедышащей зарею…»
Огнедышащей зарею
Снова грезят небеса,
И над спящею землею
Тает звездная роса.
Где-то прячется от взора
Побледневшая луна,
Лишь владычицей простора
Остается тишина.
Но недолго будет длиться
Власть безмолвия и грез,
Защебечут снова птицы
В кронах заспанных берез.
И зажжется на востоке
Зареносная кайма,
Чтоб в лазоревом потоке
Растворилась снова тьма.
«Когда идешь тропинкою к воде…»
Когда идешь тропинкою к воде,
Сквозь гущину ахтубинской дубравы,
Задержишь взгляд на пышной лебеде,
Что разрослась у высохшей канавы.
Ворчат дубы, и шепчутся кусты.
Исполнен лес таинственного звука.
Сюда не вхожи тягость маеты
И городская будничная скука.
Тропа все вьется, вот уж виден свет,
Блестит трава на береге покатом,
И тихий пруд вдали от всех сует
Глотает блики яркого заката.
«Там за Доном степное море…»
Там за Доном степное море
В малахит облачило стынь,
Там ковыль поседеет вскоре,
И за ним зацветет полынь.
Там лазурь обнимает дали,
Пеленая затертый брег,
Там