именовался директор Кишинёвской Областной гимназии и училищ Бессарабской области. Дома считали, что я подготовлен в третий класс, но так как я совсем не учился по-французски, а в гимназии этот язык преподавали с первого класса, то меня на время отдали в частный пансион, где я приобрёл некоторые познания во французском языке.
К началу 1863–64 учебного года меня повезли в Кишинёв и повели на вступительный экзамен в гимназию, которая тогда помещалась в доме, где ныне находится Швейцарская гостиница34. Я, конечно, захватил с собою все свои регалии, похвальные листы и награды, которые я получил в училище, и был крайне удивлён и обижен, что на них не обратили никакого внимания. По всем предметам я выдержал экзамен прекрасно, особенно по французскому языку, что, как увидим, причинила мне впоследствии много горя, и тем не менее суровый учитель русского языка Славинский признал меня подготовленным лишь во второй класс, куда я и был принят.
Глава 8
Кишинёвская гимназия и её директор К. П. Яновский
Итак, я гимназист. Меня обмундировали: купили форменную фуражку с красным околышем, заказали два сюртука, мундир и вицмундир. Первый однобортный черный сюртук с «золотыми» пуговицами, со стоячим красным воротником, с золотыми галунами, рукава оканчивались манжетами из красного сукна тоже с золотыми пуговицами, вицмундир – двубортный черный сюртук тоже с золотыми пуговицами, со стоячим красным воротником, но без галунов, а рукава без красных манжет. Определили меня на квартиру к тётке, которая жила в одном дворе с семьей своего племянника и моего кузена Э. В том же дворе жила семья брата супруги г. Э., а неподалеку от неё отец её. И я причинял много горя и стыда всем этим ортодоксальным родственникам и свойственникам, когда по субботам, вместо того чтобы со всеми евреями ходить в синагогу, я в своём ужасном мундире и со связкой книг под мышкой отправлялся в гимназию. Втихомолку передавали, что я даже пишу в субботу. Но tempora mutantur et nos mutamur in illis35: прошло немного месяцев, ко мне привыкли, и я как близкий родственник стал своим человеком во всех этих ортодоксальных семьях. Охотно со мною любил беседовать старик Авраам Б., человек религиозный, но весьма толерантный. Я же особенно охотно беседовал с его матерью, тогда уже глубокой старухой, которая мне рассказывала про турка, показывала сохранившиеся у неё мелкие турецкие монеты-пары36, а также рассказывала о существовавшей ещё при турке еврейской больнице, которую она посещала нередко, приходя на помощь призреваемым в ней.
У меня выплывают приятные воспоминания о дорогой гимназии. Пред моим умственным взором встают образы преподавателей, но все они покрыты лёгким туманом. Рельефно выступает образ незабвенного директора К. П. Яновского, так отчётливо, что если бы я владел кистью, то мог бы его нарисовать. Психологическая загадка: многих учителей, например, учителя латинского языка, я видал ежедневно в течение нескольких лет, Яновского же сравнительно редко, так как он часто отлучался поездками