он в своих вечных подтяжках, с неизменной сигарой во рту.
– Рад вас видеть на родной земле! – патетически вскричал он.
Дэвид молча поклонился. Полковник и капитан отдали честь.
Они вошли в просторный зал. Штор на окнах не было. Как и не присутствовало никакой видимой охраны, и Оутсу вдруг подумалось: «Неужели все кончилось? Может, уже больше никуда не надо ехать. Вот сейчас поблагодарят, так сказать, за службу, и – все».
– О! Гут прима! – по-немецки воскликнул за его спиной Дитлер, на языке своих предков признав, что и простота бывает очень хорошей.
Вышел хиленький человечек, и вослед за ним поволокли явно ему не по размеру трибуну.
– Когда политика становится системой прояснения, она перестает быть таковой.
Эту фразу карлик сказал раньше, чем зашел на трибуну, и, убедившись, что за ней его почти не видно, попросил подложить несколько книг. И на обложке одной из них Оутс прочел, что это «Капитал» Карла Маркса.
Стоявший рядом, почему-то не сидевший, как все, полковник слегка похмыкнул.
– Из источников, которые заслуживают доверия, – продолжил докладчик, – становится ясно: Россия напечатлена чем-то новым, ранее ей неведомым.
– Чем именно? – бесцеремонно спросил Уильямс, сидевший где-то далеко за спинами остальных.
– На последнем съезде партии Горбачев сказал, что перед законом должны быть все равны, и сразу же создал себе оппозицию. Так же, мистер Оутс?
Дэвид кивнул.
– Но почему красный политик дошел до такой мысли? Да потому что обещания свободы в России с семнадцатого года не вышли за рамки пустопорожней болтовни.
Он вышел из-за трибуны, подошел к столику, где стояло несколько бутылок с напитками, открыл себе пепси-колу. На ходу обратно завязал еще одну фразу:
– Партийные симпатии всегда на стороне демагогов. И всякий, кто молчит, – уже опасный автор. Кто его знает, может, он в эту пору обдумывает цивилизованный вариант, который чужд пещерной стране?
Оутса начинало поджевывать чувство некой обиды. Он даже точно не мог сказать, за что и на кого обижается. Но умный этот дом как бы растворялся в некой глупости. И все заквасила та самая пресловутая ложка дегтя.
А карлик продолжал:
– Опять же на последней партийной конференции Горбачев изрек, что наконец-то коммунисты должны за что-то отвечать. И тут его ожидало уже дикое противостояние. Потому как в России не привыкли тушить пожар те, кто поджигает. И высшая власть, чем-то схожая с Божьей, поддерживала в этой сфере монопольное положение.
Конечно, оратор был знатоком всех процедурных тонкостей. Он знал, что такое аппаратная борьба, какую позицию кто в какой момент займет. Но он понятия не имел, на чем держится единство громадной страны. И что Россия – это целая культурная эпоха человечества.
Оутсом овладело какое-то бездумное оцепенение. Потому как политическое обновление, которое началось в России, было результатом очень тонкого маневрирования, интриг, воспитания трепета перед носителями власти. Это с той переносной трибуны все кажется