Альфред Мартинковский постучал в дверь, оклеенную самоклеящейся пленкой под дерево, и не дожидаясь приглашения, вошел внутрь. Его начальник, полковник Жито, сидел за столом и ел бутерброд с сыром.
– Товарищ полковник, – Мартинковский выпрямился, чтобы отрапортовать по уставу, но полковник только махнул рукой и указал на стул у конференционного стола, приставленного к его столу и образующего с ним букву Т. Во время совещаний полковник всегда занимал место во главе стола, оставаясь в своем любимом кресле, а его подчиненные садились по обе стороны. Благодаря этому начальник видел всех и мог со своего места наблюдать за реакцией на свои замечания. Мартинковский всегда садился на том же месте, слева от полковника. Прямо перед ним, на стене, покрашенной лет десять назад в желтый цвет, а сейчас заметно поблекшей, висел портрет главного чекиста с хмурым лицом, Феликса Эдмундовича Дзержинского. Мартинковский годами разглядывал лицо садиста. Сегодня, когда в кабинет проник яркий луч солнца, майор заметил, что портрет поблек. Наверное, мухи загадили, как Франца Иосифа, подумал майор, вспомнив момент из любимой книги «Похождения бравого солдата Швейка».
И взгляд Феликса, прежде резкий и хмурый, даже, можно сказать, бескомпромиссный, стал как будто мягче. Может, он чувствовал, что в Гражданской милиции на его родине что-то происходит, подумал майор. В последнее время в милиции, где он работал с семидесятых, чувствовалось, что грядут перемены. Все как будто было по-прежнему. Ведомством твердой рукой руководил генерал Кищак, по-прежнему безопасность граждан была второстепенным делом, все силы направлялись на контроль над людьми, потенциально опасными для социалистического строя, однако чувствовалось, что наступила легкая оттепель. Взять хотя бы поведение коллег из Службы безопасности, которые еще недавно считали себя элитой ведомства, хозяйничали в комиссариате, вмешиваясь почти во все аспекты работы милиции, а сейчас как будто поджали хвост. Они были менее заметны, а это означало, что они сами чувствовали, что в их мире что-то начинает меняться. Впрочем, достаточно было включить приемник, поискать Радио Свободная Европа, которое уже с января можно было слушать без каких-либо преград, потому что радиоглушилки, действовавшие в Польше с начала 50-х, были ликвидированы. И вовсе не таким радикальным способом, как в 56-м в Познани, когда рабочие завода Цегельского разнесли к чертовой матери всю аппаратуру. На этот раз решение о прекращении глушения приняли власти. Вдруг то, что было запрещено на протяжении десятилетий, стало общедоступным. Конечно, не дошло до того, чтобы радиоприемники в милиции стали транслировать программу из Мюнхена. Служебные были настроены на станции Польского Радио, но частные, в домах, в том числе многих сотрудников милиции, начали передавать прежде запрещенные программы.
– Угостить тебя чаем? – спросил полковник своего подчиненного. – У меня хороший чай, английский, называется «Earl Grey». Поверь, это совсем не то, что наш юньнань или мадрас. Такой аромат, что даже хочется попробовать.
– Откуда такое чудо?
– Моя жена была в своем приходе у священника, потому что прибыл гуманитарный