Выпьем за Валю, за ее удачу. Пускай едет и живет по-людски, по-человечески…
Этого и ждала Валя, затевая всякий день не больно нужную ей гульбу. Не вино, а отъезд и жизнь будущая кружили голову. Прощай, хутор, пропадом пропади…
Выпивали по первой, развязывая языки.
– Там – жизня… – завидовали Валиной судьбе. – Асфальт везде, магазины. А тут за хлебом шесть километров пеше бреди.
– Там – больница, враз вылечат, а здесь…
– Зачем ей больница, она – не старуня. Ей в парикмахерскую. Завивку сделает, маникюр наведет – и пошла как картинка. Не то что мы – замухоренные.
«А ведь и впрямь… – оглядывала Валя подруг своих. – Старухи…»
Темные, заветренные, морщинистые лица. Беззубые в тридцать да в сорок лет.
Это когда-то хуторские девки и бабы берегли красоту, в полевой да огородной работе кутая белыми платками лица так, что лишь щелочки глаз на белый свет глядели; на ночь освежали кожу огуречным соком да кислым молоком. Вот и цвели… А нынче про все забыли.
– Там работу найдет хорошую, пенсию заработает. Не то что здесь, на издох…
На хуторе последние годы все на развал. Помер колхоз, и податься некуда: пустые поля, разваленные фермы. Лишь в своем огороде ковыряйся, добывай пропитание.
– Она там человека найдет! Для жизни! За это надо выпить! – с надрывом и болью вырывалось, может быть, главное. Четверо за столом, и все горькие бобылки, вдовицы ли.
С мужиками на хуторе вовсе беда: спиваются, мрут. Если и прибьется какой, то – затюремщик, бродяга. Доброго не сыскать. А ведь хочется доброго: человека и жизни.
И потому «за человека!» пили до дна. И пели печальное:
Что стоишь, качаясь,
Тонкая рябина.
Это была песня про бабью жизнь, про бабью тоску и про надежду:
Как бы мне, рябине,
К дубу перебраться…
А потом – любимую Валину:
Миллион, миллион алых роз!
Миллион, миллион для тебя!
Пели искренне, потому что верила женская душа: если и не было, то будет такое: не дружок-пропитуха с «поллитрой», а кавалер с любовью, цветами.
И громче всех пела Валя Дадекина, она-то уж точно верила: будет новая жизнь, скоро уже, совсем скоро.
Пели громко. Но, слава богу, услышали гул автомобиля, который по теплому времени, в погожую пору раз в неделю привозил на хутор печеный хлеб. Услышали – и заспешили. Еще неизвестно, сколько привезет. Разберут, а потом всю неделю кукуй без хлеба.
Вера да Нюся помчались к своим дворам за сумками. Натаня искала чистый мешок, она ждала гостей. Лишь Валя поднялась от стола спокойно. Думалось вовсе не о хлебе. Вино, песня, скорый отъезд, мысли о новой жизни по-доброму волновали душу. И оттого даже нынешнее, обыденное, такое надоевшее, от которого убегала прочь, даже оно казалось милым: ветхие хуторские дома, плетни, руины в зарослях репейника, теплый летний день, щебет ласточек.
Так вспоминают милое деревенское детство, о горьком забыв. Так будет вспоминать и Валя, хотя детство