испытывает твердь.
В лучах медлительного света
спускается снежинкой смерть
на пропись русского поэта.
От власти руки уберечь!
Но наледь покрывает крыши.
Глухонемая эта речь
еще торжественней и выше,
когда полночная пора
сопровождает голос кроткий.
И вот закончилась игра,
как выстрел – гулкий и короткий.
«Вокзал. Урюпинск. Ночь. И рельсы…»
Вокзал. Урюпинск. Ночь. И рельсы
здесь обрываются. Конец.
Скажи мне что-нибудь, о если
я жив еще. Я – не жилец.
Звенит мороз. Пустует площадь.
Под фонарями светло-пег
позавчерашний снег. На лошадь
похож понурый человек
в окрестной мгле. Свежо, прохладно.
Мертво и холодно. Патруль —
не закурить ли мне? – обратно
идет. Склонившийся на руль
таксист задремывает. Вспышка
ладони светом озарит
и два лица. – Прощай, братишка! —
так скажет местный мне бандит,
воткнув «перо» на «денег нет».
И остановится картинка,
и все, что видно, – два ботинка
и запрокинувшийся свет.
Подонка нет на самом деле.
Но пусто так, что должен быть —
чтобы никто не знал о теле,
за что могли его убить.
«Напьемся в дым, закусим снегом…»
Напьемся в дым, закусим снегом
и, протрезвев, сойдем с ума,
чтоб по утрам заняться бегом
трусцой – подумаешь, зима.
Но только это все пустое:
молодцеватый парадиз.
Честнее – на карачках стоя,
и лучше – если мордой вниз:
в слезах, в сугроб. Губа до крови
разодрана, песок в зубах.
Теперь ни водки, ни любови.
Херово так, что просто «ах»
не выдохнуть. И жизни жалко,
как расфуфыренную б…
Я помню, кто я. Жарко, жарко.
И не хотелось умирать.
«Стеклянную емкость вливаешь…»
Стеклянную емкость вливаешь
откашлявшись куришь табак
и то не всегда понимаешь
что что-то случилось не так
что в выстланном этом устое
обидой уже не одной
не счастья скорее достоин
изгнанья и смерти самой
что тщетную птичью квартиру
насквозь проницаешь почти
лишь книги стоят по ранжиру
любую из них перечти
свисает кусками известка
розетка им кажет кишки
а сам он из грубого воска
и в горле слова вопреки
и что там да как-нибудь все же
потом не сегодня уйди
а красное бьется под кожей
и булькает в мертвой груди
«Не помню, с кем сидел в обнимку…»
Не помню, с кем сидел в обнимку,
как в рот вливалася