в этом доме с Верой, теперь уже покойной его женой.
Он не мог смириться с тем, что ее больше нет в живых.
Это надо ввести себя в новый круг понятий и физическое доказательство подтвердить каким-то духовным посылом, строгим, как взыскательная проверка.
И это ей – одна из последних – принадлежит такая фраза: «Сбежать от страданий жизни невозможно. Можно просто не жить». Что она сейчас с успехом и делает.
А он никак не подойдет к анализу прожитых лет, в духовный диапазон которых заключены особенности его судьбы.
Хотя…
Максим ловит себя на лукавстве.
Ибо сейчас, как кто-то удачно выразился, он проходит «полосу отчуждения», то есть сбывает те сорок дней, после которых, как гласит православная присказка, душа новопреставленной Веры-Вари-Вики возлетит на небо и, чтобы оставшиеся на земле обзавидовались ей, даст какой-то знак, который наделит правом вспоминать об этом с религиозным трепетом и благочестием.
Он даже хочет предугадать, какой это будет знак.
Максим еще раз оглядел комнату, с придиром ища, что тут напоминает о нем.
Под окном взгурлил голубь.
Где-то далеко стал глодать тишину своей беззубостью чей-то зов.
И Максим вдруг вкопано остановился.
Он неожиданно понял, что устойчиво живет здесь как память, – запах.
Ее запах.
Отдающий чуть-чуть полынью и чабрецом.
И как только минут эти сороковины, как их зовут, и он пройдет ту самую «полосу отчуждения», что будет дальше? Ведь Вера унесла с собой глубокую энергию своего четкого характера, способную не только реагировать на любые ситуации, но и зарядить упорством и целеустремленностью все и вся вокруг.
Но она не считала, что моральные сферы лежат только в плоскости целесообразности.
Ибо искать в себе гармонию может только сумасшедший, не знающий уроков предшествующих исторических эпох. Когда пугающую бедность пытались обогатить за счет новых религий.
Вера не пугала его наплывом чего-то чрезмерного.
Это он у других видит то особо выразительные надбровные дуги, то высоко, как вздернутые на дыбы лошади, высившиеся груди.
Мысль обо всем этом запуталась в дремности, как бы в которой он пребывал. А что если, сбывая «полосу отчуждения», вспомнить всех женщин, которые – всяк по-своему – изменили его судьбу в пору, когда он, числясь чуть ли не образцовым семьянином, потихоньку изменял жене?
Для очищения совести, видимо, ради покаяния есть резон всех их выстроить по ранжиру.
И как бы сделать выводы, что ли.
Какие?
Его потянуло перекреститься.
«Употребить тайну в виде оружия».
Кто это сказал?
Может, та, что как-то ему заявила: «Ты душу мою не устраиваешь, потому что у тебя не тот масштаб мысли, который способен подчинять себе».
Потом уже – на задумчивости – поведала: «Предел мечтаний и возможностей встретить того, кто достоин тайны, и у кого вместе с тем душа выбирает страдание».
Может быть, именно после этих слов Максим, если так можно характеризовать, духовно заболел.
Или душевно, как правильно?
Он понял, что