на трех ногах, сторожко и неспешно,
Я вверил посоху свой ссохшийся скелет,
И в пояснице боль, и позвоночник грешный
Сгибается к земле под тяжестию лет.
Мне в жилы льется хлад и сковывает душу,
Немеют чувства все, их остывает жар,
И пробкой ледяной мои замкнуты уши,
И силу глаз моих я заключил в футляр.
Но, Боже, ты не дай любви иссякнуть в сердце,
Чтоб молодой еще моя осталась плоть;
Насколько стынет жар в крови у страстотерпца,
Настолько укрепи мой сирый дух, Господь!
Зачем мне продлевать мучительную старость,
Чтобы смотреть на свет потускнувшим зрачком?
Блажен, кто не исчах и не изведал старость
Пред тем как в добрый час вернулся в горний дом!
Жак Гревен
(1538–1570)
«В ней мертв огонь, во мне же он всё пуще…»
В ней мертв огонь, во мне же он всё пуще,
Так виден куст, покрывшийся листвой
Под сморщенной трухлявою корой
Ствола, который усыхает в пуще.
Не властна зависть только в райской куще,
А здесь, измучен вашею игрой,
Ее боюсь, мне страшен яд лихой
На вражьем языке, меня гнетущий.
И такова теперь моя юдоль,
Что счастья нет, зато огромна боль,
Я за добычей мчусь, язвимый страстью.
Но вы единым блеском ясных глаз,
Способны радость мне вернуть тотчас,
Дабы не мог завидовать я счастью.
«Мы ропщем на владык, что, мол, война нужна им…»
Мы ропщем на владык, что, мол, война нужна им,
Что рады ей они, а мы средь бранных гроз,
Вассалы бедные, ценою крови, слез
Господство королям над миром покупаем.
Как только грянет гром, и, бурей нагнетаем,
Смутит небесный свод бушующий хаос,
Мы сами Небеса во всём виним всерьез,
А выйдет недород, так землю обвиняем.
Мы, нежели хоть в чем винить себя самих,
Скорей свою вину возложим на других,
Витийствуем в суде, прибегнув к укоризне.
Но, Боже, как не знать, что войны, глад, разор
И наводнения, как и всеобщий мор,
Из-за грехов одних, что совершаем в жизни?
«Когда приехал в Рим, искал я этот Рим…»
Когда приехал в Рим, искал я этот Рим,
Который некогда восьмым был чудом света,
Я не нашел его, не получил ответа
И в тщетных поисках раскаялся засим.
С утра и до ночи, как будто одержим,
То бегал в Колизей, а то в Ротонду, где-то
Взбирался я, смотрел вокруг на то, на это,
А вдруг великий Рим окажется мне зрим.
И то безумием я счел невыразимым,
Поскольку древний Рим был погребен под Римом,
И Вечный Город стал могилою сплошной.
Кто будет в Риме так метаться по кварталам,
Похож на конника, который пешедралом
Спешит, ища коня, чтобы помчать стрелой.
«Кто смотрит в небеса, о