красного, рыцарей с мечами, избушки да башенки под этим самым шифером – цветным, пластмассовым. Красиво было неделю-две. Так ведь если крепость, то и война. Ну пацанва и разнесла потихоньку подарок благотворительский: рыцарей обезоружила, стены на надёжность проверять стала, в башенках костры жечь… Дошло и до шифера – увеялся в и без того серое городское небо сладкой вонью, лишь кое-где куски остались. Вот и стучат, стучат – ветерка только поддавай. И слышно – будто из комнаты соседней. Как раз под окнами квартирки Ильи Петровича городок тот порушенный, и этаж всего третий…
А какие клумбы на месте этого воинства раньше были! Про такие уж и забыли в окрестье, а в их дворе оставались, пока две бабушки-первоэтажницы еще ходили-бегали. Цветов сколько было. Послевоенные ещё сорта хранились: майоры, табак, львиный зев. Люська, дочка, когда маленькой была, зев тот «собачками» звала… И не топтали, не носились по ним – красиво ведь. Беседку старую, беднягу, курочили, а клумбы не трогали. Как-то да понимали, что во всей округе только в их дворе цветы, а не сор и рвань…
А теперь…
Илья Петрович потёр левой ногой правую и в бок нажал тихо, пальцем. Болит еще… И всё через шифер этот.
Перед праздником сталинградским тоже так вот гахнуло, да вдобавок со снегом-дождём, гололёдом. Флаги трещали, плакат с соседского балкона сорвало, вниз улетел, хорошо, что ночью… И шифер хлопал да скулил, как цепь с ведром колодезным, – мочи не было. Под утро только заснул Илья Петрович на часок-другой, да какой там: дочка с зятем встали и давай спорить – идти на парад или нет. С вечера понятное дело было, а утром глянули на улицу, а там солнышко, народу полно, морозец… Воскресенье к тому ж. Зять кричит, мол, не увидим на площади ничего, затылки только милицейские, по телевизору всё подробно будет. А Люська ему – пойдём, я хоть в дублёнке новой покажусь, президента, может, живьём увидим. А он ей: «Дуры вы… День такой… Мать позвонила, плачет, а ты – «покажусь»… Давай-давай, прям к солдатам, в ряды парадные подключайся и топай в дублёнке мимо президента своего».
Но пошли всё же. Он, Виктор, хоть и орёт, а послушный. А выпьет чуть, так и вовсе тихий, улыбается. Таких теперь поищи. А Люська о дублёнке с девичества мечтала, но так и проходила в куртках-пальтишках и школу, и техникум, и ещё лет пять… Вот, набрали наконец. Виктору на заводе не давали-не давали зарплату, а после Рождества дали, да за два месяца сразу и за выслугу вдобавок. Чудеса по нынешним временам. Теперь опять три месяца жди… Пенсию, слава богу, носят регулярно. Хоть и с гулькин нос она, но от регулярности этой двойная польза: перебиться всем вместе до получек, и зависимым не чувствует себя Илья Петрович, хоть и не давали ни разу молодые повода к тому… Да и что задаваться, на бобах-то частенько сидеть им приходится. А он – то одно купит, то другое, а то и за квартиру заплатит.
Ушли, а Илье Петровичу наддал шифер этот. Надумал прибить его как-то, хоть самый крупный кусок, ведь опять ночь проворочаешься. Взял табуретку, молоток с гвоздями, куртку Витькину накинул, спустился вниз. Во