а вот со Звонаревым было посложнее. Нет, бирюком он не был, напротив, где только он себя не пробовал – и спорт, и театр, и кино-фотолюбительство, и литературный кружок… Легко, казалось бы, жил, свысока и надменно посматривая на окружающих, но эта легкость скрывала под собой его состояние неуверенности в себе, чувство одиночества, непонятости, обособленности.
Кто часто с ним общался, считал, что Звонарев из тех, кто «подолгу держит у порога». Вот, мол, стоит одинокий, знающий что-то значительное человек и почему-то не хочет пустить туда, за дверь. А двери никакой и не было. Вот он, перед нами, как на ладони, законченный эгоцентрик.
Так-то оно так, да не совсем так. Был эгоцентрик, да весь вышел, переродился. Это был один из ударов, расшатавших мою диссертацию. А ведь все складывалось верно: его эмоциональность, повышенное чувство ответственности – он всегда старался сделать все как можно лучше и всякий раз беспокоился: а вдруг не получится.
Сомнения истощали его впечатлительную душу и не находили выхода, особенно в семье: черствый, рациональный, хотя и энергичный отец, требовал от него похожести в поступках, к которым Звонарев не был готов ни психически, ни физически, в результате этого всегда наступает отказ от контактов, возникает чувство обособленности. И налицо – сформировавшийся эгоцентрик.
Но эгоцентрик рухнул. И произошло это, мне кажется, после того, как он попал в больницу после пожара на буровой вышке. Но что именно произошло – это непостижимо…
С каким неожиданным юмором, легкостью, уничижающей самоиронией рассказал он историю возвышения своего отца от механика по ремонту военных самолетов до директора автобазы, и рассказ этот в его устах мне порой казался совсем не смешным. Звонарев и Черепанов старшие, демобилизованные после Победы, умудрились через всю Европу протащить домой несколько чемоданов с трофейным барахлом, подобранным в разрушенных магазинах и складах: швейные иголки, мыло, тряпки с разными рюшками и бантами.
В поселке это все кому за так давали, кому продавали, а с кем вступали во взаимовыгодный обмен. Мой отец с самого начала наотрез отказался принимать участие в этом предприятии. Он часто говаривал: «Не ты положил, не тебе и взять».
Объяснимы мотивы Звонарева и Черепанова: почти пять лет сурового солдатского быта отодвигались в прошлое, наступала мирная, гражданская жизнь, захотелось победившим пожить и на широкую ногу. Это – по-божески…
Понятен мотив отца: стыдно роскошествовать среди руин страны. Это – по-людски…
Однако это понимание не позволяет мне кого-то из них осуждать или оправдывать. Ведь именно решением моего отца Звонарев-старший был назначен директором будущей автобазы. При этом, мне думается, отец сказал: «Бери, создавай, коли уж ты такой шустрый. Посмотрим». И тот ее организовал. Ну, а уж какими методами он пользовался – это иной разговор. Во всяком случае, после того как Звонарев-младший ушел тогда от нас со статьей о «прекрасном директоре автобазы», отец оставил в покое свои виски и сказал: «Деловой