языка и очевидцем эпохи, высматривали через его плечо какого-нибудь собеседника поважнее. Словом, работали люди, поливали и окучивали свои карьеры, ради чего, собственно, и весь сыр-бор затевался.
У него во время фуршета была только одна задача: держаться как можно дальше от соратника по борьбе Дмитрия Александровича В., глазами с ним не встречаться и в разговор не вступать. Молчи, молчи… Вылетит – не поймаешь… А ведь слово твое – не птичка, а черный ворон. Но при этом размышлял о том, что сказать Димке.
…И ведь сказал бы, трус, если б организаторы были пощедрее с алкоголем. Но они выставили две бутылки белого на весь состав конференции. Руководствовались то ли жестким бюджетом, то ли горьким опытом. Во избежание именно таких вот разборок между нами, историческими персонажами.
Неужели всю бессонную ночь я так и буду лежать и думать о том, что именно не сказал Димке? Это же была конференция. А конференция – не место для споров и выяснения истины. Тем более что у людей с нашим прошлым выяснение истины мало чем отличается от сведения счетов.
Победителей не судят. Победителей судить неприлично, это отдает завистью. А Дмитрий наш Александрович – безусловно, победитель. Двухтомник мемуаров выпустил в отличном переводе, в хорошем издательстве. На свете остается от силы десяток людей – следует думать, завистников, – которые называют Димкино сочинение сборником народных мифов и легенд. А так ведь все восхищаются…
Единственное, что мешает Андрею восхищаться, – память об Олечке, отсидевшей в ссылке лишний год из-за Диминых показаний. И ведь не показаний даже, а просто глупой трепотни. Любил человек баки забивать, даже и следователям.
Вот в последний год она и заболела.
В колледже Андрея встретила долговязая аспирантка Ева. Эта аспирантка писала по нему курсовую, а он ей мешал, усложняя концепцию несущественными деталями. Раньше люди просто недотягивали до момента превращения своего прошлого в историю. Несколько запоздало он понял, что, собственно, его жизнью Ева интересуется только в строгих рамках утвержденной темы и для проверки своих гипотез. И ему потом все мерещилось, что к ее вежливому сочувствию примешано легкое омерзение: так он смотрел когда-то на уроке биологии на распяленную лягушку.
Вчера Ева успела, однако, много порассказать о себе. Что у нее мама – полька, приехавшая сюда подростком. Что папа – успешный бизнесмен, но когда-то учился на историка, поэтому не возражает против ее академической карьеры. Что она вегетарианка. Что сегодня она не в лучшей форме, потому что у нее месячные и началась мигрень.
Неожиданное физиологическое откровение аспирантки его не шокирует, а скорее озадачивает. Озадачивает первозданная доверчивость, с которой она сообщает интимные детали своей жизни человеку, которым сама так откровенно не интересуется.
Многое в аспирантке загадочно. Тапочки на босу ногу, несмотря на холод и ледяной дождь. Манера сидеть развалившись,