не гордость, мол, тебя гнетёт, а гордыня. Мать тогда помнится, только губы поджала и смолчала, а вот он, Судислав, вскипел.
Сжав зубы до скрипа, княжич, четырнадцатилетний мальчишка, выговаривал худому попу, впившись чёрным от ярости взглядом в кроткие иудейские глаза:
– Ты, поп, с матерью моей так говорить не смей! – кулаки сами сжимались, ногти впивались в уже загрубелые от меча ладони. – Ты – чужеземец безродный! А она – княгиня!
Едва увела княгиня Адель пылкого мальчишку, цепляясь за рукав рубахи, гладя по плечу и говоря что-то успокоительное. Но ссора подействовала – священник больше не отваживался говорить с княгиней наставительно в присутствии обоих её сыновей – и Судислава, и Похвиста.
Опасался, ворон чёрный, – Судислав и теперь не мог думать об этом без злорадства.
Хихикнул по-старчески. Покосился на Колюту – гридень тоже ухмылялся. Старики за годы научились понимать друг друга без лишних слов, благо Колюта служил при Судиславе и тогда, когда князь сидел в порубе Ярославлем. Мотался по Плескову, стараясь хоть как-то облегчить затворную жизнь своего господина, хоть чем-то его порадовать.
В порубе…
Судислав невольно вспомнил годы, проведённые в заточении.
Двадцать три года.
Четверть века.
Почти полжизни.
Владимир не сумел сломить духа своего пасынка. Так же как и духа другого пасынка – Святополка. Так же, как и духа старшего сына своего – Изяслава, так и не простившего отцу гибель дядьёв и деда, не простившего и надругательства над матерью.
Судиславу не досталось такой неукротимой духом матери, какой была для Изяслава Рогнеда. Княжич сам постарался стать несгибаемым.
И стал, насколь ему удалось.
Он не сумел до конца устоять под давлением новой веры. Мало ему было отчима, который давил и вынуждал («Если же кто не станет креститься – будет враг мне!»), так ещё и мать христианка была. Добро было Изяславу от крещения в кривской земле скрываться – туда и по доброму-то времени не вдруг доберёшься. И то не скрылся – как помер Изяслав невестимо от чего вслед за дерзкой матерью своей, Рогнедой, так и окрестили сыновей его, Всеслава и Брячислава.
И ему, Судиславу, пришлось креститься. На словах. Втайне княжич по-прежнему чтил Перуна и Велеса. Отчиму пришлось глядеть сквозь пальцы. Терпел его Владимир.
Отчего-то помнились сейчас только дела государские, совсем не вспоминалась семья.
Старший сын, Святослав, погиб с бою с булгарами (небольшой загон поволжских удальцов пришёл тряхнуть русские веси на Верхней Волге, а княжич охотился неподалёку и не стерпел), а младший, Ратибор, провалился на полюдье под лёд и сгорел в несколько дней от огневицы.
Вот только жена…
Отец сговорил его с хорватской княжной Предиславой (из рода несчастливого Лаборца, некогда убитого уграми) ещё в детстве, когда ему, Судиславу исполнилось всего год (да и отцу-то собственно, было