я поставил её на ноги и заставил стащить с меня русские кожаные ботинки на шнурках, приказав целовать подошвы и верхнюю часть. Она делала всё, что я говорил, и слушалась с удовольствием. Затем я велел ей раздеть меня, и она неловко справилась с обязанностями камердинера. Всякий раз, когда она что-нибудь с меня снимала, я приказывал ей нести это через всю комнату, вешать там на крючок и возвращаться ко мне.
Я распорядился, чтобы она расстегнула мои брюки, извлекла член, опустилась на колени и пососала. Она нисколько не смутилась и даже не стала задергивать шторы. При свете дня мы нагишом легли в постель. В изножье кровати стоял шкаф с зеркалом; к своему удивлению Лили обнаружила, что ещё одно зеркало вмонтировано в потолок. Мы стали пресыщаться отражением наших тел, распростертых на постели, страстно целуясь, щупая друг друга и наслаждаясь ощущением абсолютного контакта наших чувствительных кож.
Я спросил, не хочет ли она, чтобы я её полизал, однако она предпочла, чтобы я её мастурбировал.
Я так и сделал, и когда она, конвульсивно сжав бедра в упоительной агонии последнего спазма, пришла в себя после потрясения, лег на неё. Я вложил кончик моего орудия между влажных губок её игрушки.
Она как всегда сказала:
– Больно! Вы делаете мне больно!
А потом воскликнула:
– Как бы было хорошо, если бы не было больно!
Потом я приказал ей лизать мне яички и бедра; подняв ноги в воздух, я стал учить её той порочной, очаровательной ласке, которая получила название «feuille de rose», когда кончик напряженного языка входит в анус. Лили быстро смекнула, что к чему, и выполнила это экзотическое задание прелестнейшим образом.
Потом она сосала, и я обильно излился в восхитительный ротик, сжимая ладонями её голову до тех пор, пока снова ни стал мягким. Она без усилий проглотила все до последней капли, и когда я выскользнул из её губ, канал остался таким сухим, как будто никакого семяизвержения не было вовсе. Она обожала сосать и называла мой мужской орган своей «poupee», или «куколкой».
Пока она облизывала меня, я сказал, что у меня заготовлена ещё парочка грязных идеек, которые мне бы хотелось на ней испробовать.
Я дал ей прочесть две крайне неприличные книжки, посвященные одной и той же теме: полной покорности женщины жестокости и похоти мужчины. Это были «Монастырская школа» и «Наставления полковника Шлёпкина».
Я сказал, что намерен сделать её совершенно лишенной стыда и деградированной путем постоянных унижений, через которые ей придется пройти в моем присутствии, пояснив, что испытываю гордость оттого, что могу заставить её выделывать самые отвратительные вещи. Чем ужаснее моя испорченность, тем больше это нравится Лили, называющей меня не иначе как «мой грязный папа». Она получала удовольствие, когда я поколачивал её, встряхивал и вообще грубо с ней обращался.
Когда мы оба были обнажены, я велел её лизать мне подмышки и целовать соски. Насчет подмышек