мою Лилиан в объятья и к величайшему удовольствию обнаружил, что она обладает тем, что я называю «естественными губками». Я наслаждался долгими, сосущими ласками её ротика. Её губы словно спаивались с моими, и я уверен, что она упивалась моими голубиными лобызаниями и прикосновениями языка к горлышку, ушкам и глазам так, как только может упиваться этим девушка. «Ваши поцелуи сводят меня с ума!» или «Я с ума схожу по вашему рту!» любила повторять она, когда, дрожа от сладострастия, вырывалась из моих объятий, чтобы в следующее мгновение снова броситься в атаку своим сверкающим ротиком.
Было очевидно, что она не питает ко мне физического отвращения, ибо часто случается так, что женщина думает, будто тот или иной мужчина ей нравится, однако стоит ему заключить её в объятья, как незначительная деталь, его запах, кожа, манера обниматься, дыхание, отказ, малейший пустяк иногда грубо рассеивают все иллюзии женщины. Лилиан же свободно отдавалась радости покоиться в моих объятиях, и губы мои нравились ей точно так же, как её – мне.
Она поинтересовалась, что я имел в виду под поездкой в следующий понедельник. Я ответил, что у меня есть некоторые дела в Амстердаме, которые, может быть, можно, а может быть, нет уладить письмом, и что я терзаюсь угрызениями совести и стыжусь своего бесчестного поведения, втайне занимаясь любовью с молодой женщиной под крышей родительского дома; я добавил, что меня в дрожь бросает при мысли о том, что произойдет, если её мать или отец узнают, как я не оправдал оказанное мне полнейшее доверие. Она горячо ответила, что её так называемый «отец» – человек ленивый, эгоистичный и раздражительный, которому нет никакого дела ни до неё, ни до её будущего. А её мать занята исключительно им и собой. Они заставляют её жертвовать доброй сотней франков в месяц на собственное содержание вне зависимости от того, заработала она их или нет, так что дома она чувствует себя несчастной. Она не может понять, чем вызвана перемена в моем поведении. Я страстно обнял её и сказал, что теперь, когда она прижимается ко мне, все мои сомнения улетучились; прикосновения её мягкого и сладострастного ротика заставили меня позабыть о долге, о честности, обо всем, кроме надежды сделать её своей.
Мои руки блуждали по всему её телу, сжимая роскошные ягодицы и бедра, которые я нашел надлежащего размера, руки, ладони и шейку.
Я воскликнул:
– Я знаю, что Лилиан вернет любовь, которую я питаю к ней вот уже два года, хотя я в два раза старше её. Теперь я счастлив и все прочее для меня не имеет значения!
И это была правда, я пьянел от любви, желания, похоти, страсти, называйте это как угодно.
Я вынудил её расстегнуть жакет и попробовал сжать грудки, однако они оказались всего лишь двумя маленькими, едва развитыми холмиками. Полотняное платье было туго застегнуто под мышками на крючки и петли.
– Вы делаете мне больно, – сказала она, пока я лихорадочно теребил её маленький торс.
– Мне нравится делать тебе больно. Я люблю думать, что ты моя и что я могу поступать с тобой по своему усмотрению, заставлять