месяцев она пела мне новую песню каждый день – так много песен она знала. Она была родом из Карнатаки, где до сих пор проживала ее семья, и она знала песни на каннада, а не только на маратхи. Что бы мама ни делала, совершала омовение или готовила, она внутренне была поглощена песнями преданности, и так глубоко, что периодически одно из блюд оказывалось пересоленным. Сама она никогда не ела, пока все остальные не поедят и пока она не завершит свою ежедневную пуджу. Обычно я первым садился есть, но я уделял очень мало внимания пище; я попросту ел всё, что было передо мной поставлено. Затем приходил мой отец и говорил, что в овощах слишком много соли.
Вечером мама бралась за меня: «Почему ты не сказал, что овощи были пересолены?»
«Почему ты не попробовала их и не узнала сама?» – отвечал я. Но это не казалось ей правильным. Разве возможно было вкусить еду до того, как она завершит богослужение и сделает свое подношение?
Мать относилась с большим уважением к моему отцу, но она уделяла много внимания и тому, что говорил я. Например, как-то она решила преподнести Господу одну сотню тысяч зёрен риса. Каждый день она брала из пригоршни одно зернышко, чтобы сделать подношение, при этом считая каждое. Отец увидел, что она делает, и сказал: «Зачем ты так делаешь? Почему бы не отвесить одну толу[25] риса и не посчитать количество зерен в ней? Тогда ты без труда узнаешь, сколько тол в сотне тысяч зерен, и сможешь добавить половину толы сверху, чтобы быть уверенной, что у тебя получилась вся сумма».
Мама не знала, что на это ответить, и поэтому, когда я пришёл домой тем вечером, она спросила меня: «Винья, вот что предлагает твой отец. Что ты об этом думаешь?» Я сказал: «Что ж, я думаю, что твое подношение сотни тысяч рисовых зерен – это не просто подсчет или арифметика. Это дело преданности, совершаемое во имя Господа и святых. С каждым посчитанным зернышком твой ум фиксируется на Его имени, поэтому тебе стоит и дальше считать одно за другим». Мама была очень рада и рассказала об этом отцу.
Когда наступал праздник Нагапанчами[26], мама имела обыкновение предлагать пуджу Нагу и просила меня нарисовать для нее Божественного Змея. «Мама, ты можешь купить красивый рисунок Бога-Змея на базаре», – говорил я ей. «Возможно. Но я не хочу их красивый рисунок, я хочу твой». Такова была ее любовь к своему сыну. Так что я брал маленькую деревянную дощечку и рисовал на ней кумкумом изображение Нага. Каждый вечер она, взывая к Господу, выставляла молоко для сквашивания. «Необходимо ли, – спросил я ее однажды, – привлекать для этого Бога?» «Послушай, сынок, – ответила она, – конечно, мы, со своей стороны, делаем всё, что можем, но хорошо это получается только по Божьей милости». Она знала, что место есть и для человеческих усилий, и для Божественной милости.
Когда я был ребенком, мама настаивала, что я должен каждый день поливать растение тулси[27]. Однажды после купания я прямиком направился на кухню и уселся, чтобы приступить