из тех истых моряков, которые думают, что земля пригодна только для вяления рыбы. Он родился на фрегате, и первым, что он увидел, были небо и море. В пятнадцать лет отец стал мичманом, в двадцать пять – лейтенантом, к тридцати уже был капитаном, лучшую часть своей жизни он провел на корабле, а на суше бывал только иногда, да и то по необходимости. Он с закрытыми глазами мог провести судно по Берингову проливу или морю Баффина, а из Сент-Джеймса на Пикадилли без провожатого не добрался бы. Поэтому можете себе представить, как его опечалили последствия, которые повлекло за собой ранение. Когда отцу случалось размышлять о том, какие беды могут поджидать моряка в жизни, ему приходили в голову и кораблекрушения, и пожары, и сражения, а об отставке он и подумать не мог. Он был готов к любой смерти, но только не в своей постели.
Выздоровление шло медленно и долго, однако крепкая натура восторжествовала наконец и над физическими страданиями, и над душевным недугом. Пока он болел, за ним ухаживал один матрос, несколькими годами старше отца. Этот матрос всегда был при нем, с тех пор как отец поступил мичманом на корабль «Королева Шарлотта» и до того злополучного дня, как лишился ноги на палубе «Юноны». И хотя ничто не принуждало Тома Смита оставить корабль и он тоже всегда надеялся, что умрет славной смертью воина и упокоится, как моряк, однако же преданность капитану пересилила привязанность к фрегату. Как только командира уволили, Том попросился в отставку и получил небольшую пенсию.
Таким образом, двое старых друзей – в отставке различия в чинах между ними уже не существовало – вдруг перенеслись в жизнь, к которой не были готовы и которая заранее пугала их своим однообразием, но делать было нечего. Сэр Эдвард вспомнил, что в нескольких милях от Лондона у него должно быть поместье – наследство от отца, а в городе Дерби жил управляющий, которого он знал только потому, что иногда, получив награду и не зная, куда девать эти деньги, пересылал их ему. Отец написал управляющему, чтобы тот приехал в Лондон и привез отчет о состоянии дел, который понадобился ему впервые в жизни.
Получив это приглашение, мистер Сандерс прибыл в Лондон и привез приходно-расходную книгу, куда с величайшей аккуратностью были внесены доходы и издержки по поместью Вильямс-Хаус за тридцать два года, со дня смерти моего дедушки, который построил это поместье и дал ему свое имя. Тут же были отмечены все суммы, поступившие от нынешнего владельца, моего отца, и показано, на что они потрачены: бо`льшую часть денег использовали на благоустройство поместья, которое благодаря стараниям управляющего находилось в превосходном состоянии. При расчетах оказалось, что у отца, к великому его удивлению, есть две тысячи фунтов стерлингов годового дохода, что вместе с его пенсией составляло от шестидесяти до семидесяти тысяч франков в год. Сэру Эдварду попался честный управляющий!
Почтенный контр-адмирал был большим философом и по природе, и по воспитанию, однако это открытие его очень порадовало. Конечно, он охотно отдал бы все свое богатство, только бы вернуть оторванную ногу и снова выйти в море, но уж если жить в отставке, то лучше иметь порядочный доход, чем одну пенсию. Отец покорился судьбе и объявил Сандерсу, что намерен жить в своем поместье. Управляющий тотчас отправился туда, чтобы приготовить все к прибытию владельца.
Сэр Эдвард и Том целую неделю скупали все книги о море, какие только могли найти, – от «Приключений Гулливера» до «Путешествия капитана Кука». К этому сэр Эдвард прибавил огромный глобус, циркуль, квадрант, компас, дневную и ночную подзорные трубы; этим богатством они нагрузили дорожную карету и пустились в самое дальнее путешествие, какое только им случалось совершать по суше.
Места, по которым они проезжали, были удивительно прекрасны, однако сэр Эдвард оставался равнодушным – ему не могло нравиться еще что-нибудь, кроме моря. Англия – огромный сад, усеянный рощами и лугами, орошаемый извилистыми реками. Вся страна исчерчена дорогами, а дороги усыпаны песком, как садовые аллеи, и обсажены по обочинам тополями. Но, как ни прекрасно было это зрелище, оно, по мнению отца, все же много теряло по сравнению с горизонтом, всегда одинаковым и всегда новым, где волны смешиваются с облаками и небо сливается с морем. Изумруды океана казались ему несравненно роскошнее зелени лугов, тополи – не настолько гибкими, как мачта под парусами, а ровные и гладкие дороги, конечно, не могли идти в сравнение с палубой и рангоутом «Юноны». Итак, древняя земля бриттов не прельщала старика контр-адмирала, и он ни разу не восхитился пейзажами, хотя дорога проходила по самым лучшим графствам Англии. Наконец, когда карета въехала на один из холмов, он увидел свое поместье, раскинувшееся на равнине.
Поместье находилось в чрезвычайно живописном месте: речка, вытекавшая из гор между Манчестером и Шеффилдом и извивавшаяся между тучными пашнями, разливалась озером, а дальше опять продолжала свое течение, проходила через Дерби и, наконец, впадала в Тренту. Этот пейзаж я не видел уже лет двадцать, но помню во всех подробностях. Кругом была свежая зелень, словно только что началась весна, окрестности дышали безмятежностью, а по горизонту тянулась цепь живописных гор. Что касается поместья, то оно было великолепно меблировано по тогдашней моде, и хотя уже лет двадцать пять или тридцать никто в нем не