шительно заявила она своему отражению.
У отражения были серо-голубые глаза и короткие любопытные волосы цвета ржавчины и кирпичей, совсем как у неё. Но она не думала, что её собственные локти действительно такие острые, а руки настолько тонкие, как те, что она видела в отражении. Достав из рюкзака куртку, она надела её поверх бутылочно-зелёного кардигана, чтобы спрятать эти огромные острые локти. Собственноручно сшитый кардиган покрывал её любимое вельветовое платье мандаринового цвета, как мох – старое дерево. У платья были два замечательно больших кармана спереди, куда помещалась куча полезных мелочей, и Поппи любила надевать его, когда у неё было творческое настроение или она отправлялась в долгое путешествие.
БЕРЕГИС ШЕПЕЛЯВОГО МАРЛИ
…прочла она неровную надпись на стене вагона и сердито подумала: «Неужели, тот, кто не пожалел полчаса на царапанье пластика, не знал, что «берегись» пишется с мягким знаком на конце?»
И тут же одёрнула себя: «Не будь такой занудой».
Поппи захватила с собой к бабушке лишь один рюкзак. В конце концов, она собиралась пробыть в Пене всего две недели до конца летних каникул (пока папа в отъезде), поэтому вещей у неё было не так уж много. Этот рюкзак был с ней уже ну очень давно. Она была не из тех, кто нуждается в обновках. Если подумать, кому нужны новые вещи? Всем, кроме Поппи.
Для Поппи новые вещи означали новые запахи. Новые туфли обещали новые мозоли. Новый рюкзак гарантировал, что ты засадишь под ноготь иголку циркуля, пока будешь искать внутри линейку. Поппи не любила новое. Чтобы что-то было новым, что-то другое должно стать старым, а это что-то старое, в свою очередь, могло с большой вероятностью оказаться забытым.
Как и почти всегда, когда едешь на север, пейзаж за окном становился более зелёным и менее цивилизованным. На смену многолюдной мозаике полей пришли тихие и нетронутые полосы листвы и голых стволов с редкими белыми вкраплениями в тех местах, где меловые пласты, пронизывающие почву этой части страны, поднимали над поверхностью свои рыхлые головы.
Очередная станция осталась позади, и Поппи попробовала позвонить бабушке, чтобы напомнить, когда её следует встретить. Бабушка не ответила. Бабушка редко брала трубку. Но Поппи не волновалась. Именно так она и сказала себе, опять: «Я не волнуюсь». Потому что если бабушка что-то никогда и не делала, так это не забывала. Ничего и никогда.
Поезд вошёл в поворот, и Поппи увидела впереди, как вагоны один за другим, будто гусеница, исчезают в туннеле. Вскоре вагон, в котором ехала Поппи тоже погрузился во тьму. Девочка затаила дыхание и успела досчитать до восьми, прежде чем поезд выскочил из противоположного конца туннеля. Они с мамой постоянно так делали, когда проезжали на машине по туннелям, ведущим в Лондон. Самый долгий их счёт достигал сорока трёх секунд.
Сердце Поппи запыхтело в ритм с мотором поезда.
«Прекрати, глупая ты штуковина», – подумала она, обращаясь к тому месту в груди, где, по её предположению, находилось сердце.
Бросив взгляд вдоль длинного покачивающегося вагона, она заметила, причём, кажется, впервые, сидящую в самом конце, у раздвижных дверей, высокую женщину. Она смотрела в окно и сжимала пальцами тонкую серебряную трость.
«Не похоже, чтобы ей нужна была трость», – подумала Поппи.
Обычно если кому-то нужна была опора при ходьбе, люди пользовались ходунками, или проворными маленькими скутерами, или кресельными подъёмниками (их часто устанавливают на лестницах в домах у пожилых).
На женщине был вельветовый пиджак с россыпью блестящих булавок и серебристая шапка с пером, таким закрученным, что оно почти запуталось в тёмных кудрях. Женщина улыбалась. Кажется, она знала, что Поппи за ней наблюдает.
Не отворачиваясь от окна, женщина сняла одну из зелёных перчаток и быстро сунула руку в карман, но Поппи всё же разглядела её узловатые пальцы. Сердце Поппи заколотилось. Руки женщины были совсем не такие, как лицо. Лицо было как стекло, а руки – как запятнанная бумага.
Поппи на секунду отвернулась, но так, чтобы видеть женщину краем глаза. Та достала из кармана маленький кошелёк в тон пиджака. Открыв его, она вынула зеркальце и поправила скрюченным пальцем кудри.
По обеим сторонам поезда, подобно искорёженным дымоходам, вздымались ввысь чёрные деревья, росшие вокруг Пены.
Поппи не заметила ещё одного туннеля, и затопившая вагон тьма застала её врасплох. Девочка опять задержала дыхание и принялась считать:
«Один, два, три…»
Что-то громко стукнуло по дну вагона.
«Четыре, пять, шесть…»
Она закрыла глаза.
«Семь, восемь, девять…»
Солнечный свет вернулся, и Поппи увидела впереди ржавую крышу станции Пена. Девочка обвела взглядом вагон. Женщина исчезла.
Но как такое возможно? Поезд ехал в туннеле всего девять секунд. Может, женщина ушла в соседний вагон? Но Поппи не слышала, чтобы раздвигались двери.
Динамики прокряхтели что-то насчёт «не забывайте свои вещи» и «конечная».
Поппи