Человеческие поступки. Хан Ган

на митинг.

      – Дурень!

      В тот момент, когда мы смотрели друг на друга и беззаботно смеялись. Когда ты собрался было чихнуть от меловой пыли, попавшей в нос. Когда я украдкой сунул в рюкзак губку, с которой ты стряхнул мел. В тот момент, когда я посмотрел на твое смущенное лицо и рассказал историю, что произошла с сестрой, рассказал без хвастовства, без грусти, без стеснения.

      Ночью того дня я лежал, обмотав живот легким одеялом, и притворялся, что сплю. Сестра вернулась домой как всегда, после вечерней смены, и я слышал, как она, устроив себе стол на раковине, привычно ест остывший рис, перемешав его с холодной водой. Умывшись и почистив зубы во дворе, она на цыпочках вошла в комнату, а я в темноте приоткрыл глаза и через щелочку подсматривал, как она подходит к окну. Сестра хотела проверить, хорошо ли тлеет окуриватель, отпугивающий комаров, и тут она увидела губку, приставленную к раме, и засмеялась. Сначала один раз тихо, словно выдохнула, а через пару секунд еще раз, громче.

      Здесь, в этой темной роще, мне нужны были именно такие воспоминания, за которые я мог ухватиться и не отпускать от себя. Все то, что относится к той ночи, когда у меня еще было тело. Ночной влажный ветер, проникающий через окно, ощущение его легкого прикосновения к босым ногам. Запах лосьона и лечебного пластыря, едва долетающий до меня от спящей сестры. Кузнечики, тихо стрекочущие во дворе. Большие цветки мальвы, без конца тянущиеся вверх прямо у входа в нашу комнату. Очаровательные кусты дикорастущей розы, забравшиеся на забор напротив твоей комнаты. Мое лицо, дважды ощутившее нежное поглаживание сестры. Закрытые глаза на моем лице, которое она так любила.