заработанные. Или химичат на барахолке. А гордиться надо честно заработанным, тогда ощутишь полное счастье. Ага?
– Подкованный товарищ, – скучным голосом вставил Михаил.
– …И скажи еще, что вообще не в вещах счастье, а в творческом труде на благо человечества. И что вещи – это тьфу, а есть вечные ценности. Например, музыка Моцарта, поэзия Пушкина, красота родных просторов и ощущение этого… своей нужности людям. Это наша Классная Роза вещает на собраниях постоянно. А потом мамаши из родительского комитета скидываются для нее по праздникам то на импортную кофточку, то на…
– Не знаю насчет вашей Розы, – устало перебил Михаил. – И насчет твоей нужности людям… Это у кого как получится. Но Пушкин-то действительно есть, от этого никуда не денешься.
– А зачем он нужен? Чтобы цитировать «Я помню чудное мгновенье»? И ахать: какая бессмертная поэзия? А меня вот не трогает это «мгновенье». Сто раз читал – и ничего не шелохнулось. Ну, я понимаю, я не дорос…
– Да ты не до Пушкина не дорос, а вообще до человека… Чтобы эти стихи понимать, надо кого-то любить. По-настоящему.
– Я еще не созрел, – ядовито сказал Егор. – Мама от меня все еще журналы папашины прячет, где девицы в мини-купальниках…
– Я не про то. Я вообще про любовь к человеку. Не обязательно к прекрасной незнакомке. К матери, к другу, к брату…
– Мне одна знаменитость сказала, что я никогда не смогу быть братом. Так что тебе рассчитывать не на что…
Михаил сказал, помолчав:
– И подумал сейчас Егор Петров: «Теперь этот тип гордо ответит – а я и не рассчитываю…» Нет, Егорушка, я рассчитывал. Ошибся. Извини… Любви не научишь.
– Это верно, – откликнулся Егор. – Особенно когда учителей полным-полно, а любить… Кого любить-то? И за что?
– Трудный вопрос… А тебя за что любить?
Егор искренне удивился:
– Меня? А я и… не претендую, так сказать.
– И без того хорошо, да?
– Мне?.. Не знаю, – честно сказал Егор. Потому что рассуждал скорее сам с собой, чем с этим новоявленным братцем-сержантом. – Мне не хорошо и не плохо. Так…
– Вот это уже странно… Плохо ему или хорошо, человек должен знать, – смягчая тон, сказал Михаил.
– А я, представь, не знаю.
– Что так? Раннее разочарование? «Уж не жду от жизни ничего я»?
«А чего я жду, чего хочу?» – подумал Егор и глянул на влажное стекло, за которым совсем потемнело. Он провел по стеклу пальцем, оно скрипнуло.
Правда, чего? Каких радостей в жизни он хочет? Сидеть в компании и балдеть? Но, когда не стало Камы и Шкипа, это потеряло прежний смысл. Из радости превратилось в привычку. Счастьем тут и не пахнет. А что – счастье? Чтобы появился мопед или даже мотоцикл? Но, честно говоря, Кошаку хватает и чужих. Свой-то надоест через неделю, да и возни с ним полно, а к технике нет у Егора Петрова никакого тяготения… Так в чем же радость? Чтобы увидеть, как кто-то боится тебя и делается униженно-покорным? Но это же на несколько минут…
Егор честно перебрал в голове все свои