моя, Кайтилин, достопочтенный, – проговорил Михал.
– Я ею и занимаюсь, – молвил Философ.
– Благодарю тебя сердечно, – отозвался Михал.
Философ продолжил…
– К большинству племен в этом мире в то или иное время наведывалось божество, чье звание – Великий Бог Пан, однако о его посещениях Ирландии никаких записей не существует и в исторические времена, что совершенно точно, не ступала нога его на эти берега. Жил он премногие годы в Египте, Персии и Греции, и пусть империя его предположительно вселенская, повсеместность эта спорная – и прежде так было, и будет впредь. Тем не менее, сколь жестко ни пресекали бы его власть, никогда не останется он без царства, в коем полномочия его радостно и ревностно утверждаются.
– Не из старых ли он богов, достопочтенный? – спросил Михал.
– Из старых, – подтвердил Философ, – и приход его не предвещает этим краям ничего доброго. Догадываешься ли ты, с чего ему похищать твою дочь?
– Ни малейшего представления.
– Красива ли дочь твоя?
– Не мог бы сказать, поскольку никогда не водилось у меня мысли смотреть на нее так. Но доярка она хорошая – и сильна, как мужчина. Мешок муки берет под мышку проворнее моего, однако существо при этом робкое.
– Какой ни была бы причина, я убежден, что девушка – у него, и склонен думать, что навели его лепреконы Горта. Известно ли тебе, что они враждуют с тобой с тех пор, как погибла их птица?
– Вряд ли забуду – день и ночь терзают они меня муками.
– Не сомневайся, – сказал Философ, – уж где-где найдется то существо, так в Горт на Клока Море: иноземец он, куда же ему податься, если не направят его, а лепреконы знают всякую ямку и угол в этих местах с незапамятных времен. Я б сам сходил да побеседовал с ним, однако ничего хорошего из этого не получилось бы, – не будет никакого прока, и если ты туда отправишься. У того божества есть власть над всеми взрослыми людьми, а потому они либо напиваются допьяна, либо влюбляются в каждого встречного, да бедокурят и творят всякие непотребства, о каких я б не хотел тебе рассказывать. Подобраться к нему близко способны лишь малые дети, потому что не властен он над ними, покуда не дорастут они до возраста чувственности, вот тогда-то становится он им повелителем, как и всем прочим. Я отправлю к нему с весточкой двоих своих детей, скажу: если не поступит он подобающе – не оставит девушку в покое и не вернется в свои родные края, – мы пошлем за Энгусом Огом.
– Он-то с ним расправится, думаю.
– Вполне может – но вместе с тем способен забрать девушку себе.
– Ну по мне уж пусть он берет ее себе, чем тот, ибо он-то из наших, как ни крути, а бес знакомый лучше беса неведомого.
– Энгус Ог – бог, – сурово произнес Философ.
– Это мне известно, достопочтенный, – отозвался Михал, – это я просто так говорю. Но как твоя честь доберется до Энгуса? Слыхал я, что не видать его было сотню лет – если не считать той единственной ночи, когда полчаса проболтал он с кем-то с Килмашога[33].
– Я найду его совершенно точно, – сказал Философ.
– Ручаюсь