Запада, и твоих наследников – до тех пор, пока варвары не склонят голову, и не будут знать свое место. И лишь тогда тобой будет доволен пресветлый Валинор!
Но откуда все-таки взялась «русская версия»? Невнятное объяснение о некоем офицере Северного флота, лежащем в госпитале и вдруг что-то увидевшем во сне, дала мне исходный пункт информации. Я был знаком с Исайей Берлиным, тоже профессором Оксфорда, в военные годы служившим вторым секретарем нашего посольства в СССР, – и разговаривал с ним после его возвращения из России. Где он имел широкий круг общения с творческой интеллигенцией, которая у русских занимает место «совести нации» и властительницы умов.
Представьте ситуацию в стиле «янки при дворе короля Артура», когда в иной мир, иное время, попадает целая группа людей. Что будет привнесено ими в первую очередь – наверное, даже быстрее, чем технические новшества, для которых может не оказаться материальных ресурсов? При условии, что язык не изменился. Конечно же – песни и стихи! Именно осенью сорок второго в России произошел буквально вброс большого количества песен, в основном на патриотическую тему, авторы которых были фактически неизвестны – подавались как некие «моряки Северного флота». Особенность советской бюрократии – признание конкретного авторства означало бы выплату каких-то премий или гонораров, но зачем платить за то, что было не сочинено, а привнесено? И если техническая информация, которая, несомненно, наличествовала, была тщательно засекречена, то о музыке и песнях никто не подумал. Впрочем, и у нас, два года, до миссии Берлина, никто не обратил внимания на сочинительство каких-то русских матросов. Это заметила лишь московская богема, весьма ревниво относящаяся к чужому успеху. Причем у советских есть такая особенность: если техническая интеллигенция, запуганная секретностью и «допусками», очень неохотно идет на откровенный разговор, то в среде богемы слухи и сплетни распространяются стремительно, даже когда невыгодны для говорящего – поскольку осведомленность там служит подтверждением статуса. А еще характерно, что целый ряд свидетелей воспринимали людей, откуда-то появившихся в СССР в 1942-м, как «иных». Но, что так же важно – «не белогвардейцев»! И без уточнения, в чем конкретно эта «инаковость» выражалась. Это легко могу понять лишь я, видевший смену поколений. Мышление, психология, вкусы меняются со временем, – но если интервал не слишком велик, то отличие будет уже чувствоваться в общении, но еще не осознаваться в четкой формулировке. Протяженность двух поколений, то есть лет сорок-пятьдесят, дальше различие становится слишком очевидным.
Есть еще одна подсказка. Отчего цикл Мацумото «Семь разбросанных камней», пробудивший интерес к так называемой «альтернативной» фантастике, был впервые издан не в Японии, а в СССР? Сам Мацумото написал мне, что сюжет не более чем художественный образ, навеянный тем, что, будучи в плену в России, несколько раз общался с теми, кто, как он был убежден, знали будущее, по крайней мере, вели себя именно